от 12.02.2014

В научных юридико-правовых исследованиях функции современного государства неизменно являются предметом пристального внимания и глубокого изучения. При этом к числу функций современного российского государства авторы относят самые разнообразные направления его деятельности. Несмотря на многообразие подходов и решений в этом вопросе, думается что основной и общеопределяющей направленностью государственного механизма представляется функция государства организовать определенные социумы в их развитии и использовать при этом право как инструмент, без которого невозможно регулирование.

Доктрина разделения властей, воспринята большинством из современных демократических прогрессивных государственно-правовых систем, предполагает распределение функций государства между его ветвями, поскольку деятельность каждого из них имеет специфический характер, обусловленный «специализацией» данной власти в системе управления обществом.

Поэтому самоидентификация определенного государственного органа, или (системы органов) как ветви государственной власти возможна лишь в тех случаях, когда этот орган (система органов) обладает функциями, присущими государству как таковому. Поэтому, определяя суд как отдельную ветвь государственной власти, необходимо четко и недвусмысленно определить его функциональное назначение в государственно — правовой системе современного государства. Исследование современной государственно-правовой модели современного государства позволяет утверждать, что судебная власть обладает целым комплексом собственных государственно-властных функций в системе государственной власти, в системе функций государства они обособленны и принадлежат только ей.

Оговоримся сразу, что терминологический спор в данной сфере существенным образом не затрагивает целей нашей статьи. Поэтому, отмечая, что сам термин «функция», неоднозначно воспринимаемый различными представителями правовой науки, в самом общем виде означает для нас основные направления деятельности. Соответственно, мы присоединяемся к сторонникам употребления этого термина в отношении исследуемого нами предмета в назначении основных направлений деятельности судебной власти. При этом придерживаемся мнения о том, что функции судебной власти не только напрямую производны от функций государства, но и в своем содержании базируются на функциях права.

Доктринальные подходы в развитии общественной и правовой мысли последних десятилетий, в основном, сходятся в мнении о том, что сущность государства как политической, властной структуры все более и более приближается к тому, чтобы оно стало действенным и эффективным инструментом преодоления общественных противоречий посредством достижения социального компромисса, повышения роли права как универсального социального регулятора отношений в обществе.

Поскольку государство едино, но властные полномочия распределены между различными системами органов власти, то основное функциональное назначение государства в самом общем виде является и функцией каждой ветви власти, выполняемой собственными, присущими каждой из них средствами. Таким образом, в реализации функционального назначения государства каждая из ветвей власти занимает свое собственное место.

Так, законодательный (представительный) орган государственной власти, выявляя и представляя совокупный интерес населения государства, на его основе создает регулирующий инструмент для регламентации всех возникающих общественных отношений, исполнительная власть проводит его в жизнь.

И в этой системе, как нам представляется, основная нагрузка по «отлаживанию» механизма, разработанного двумя названными ветвями власти, ложится на судебную власть. К примеру, в сложных условиях реформирования российской государственности она обеспечивает такое направление в механизме государства, как разрешение социального и правового конфликта, то есть основная функциональная нагрузка по достижению социального мира в обществе в целом выполняется судом. В самой сущности правосудия как основной функции судебной власти заложена идея разрешения общественных противоречий, достижение социального компромисса на основе права.

Понимание логической государственно-функциональной природы деятельности судебной власти позволяет нам связать теоретический постулат о выделении суда как отдельной ветви государственной власти с объективной потребностью современного государства и общества в такой власти, которая автономно и независимо от политических пристрастий и предпочтений других ветвей государственной власти могла бы осуществлять основополагающие функции государства в соответствии с сущностью и государственными целями достижения и сохранения социального мира правовыми методами, сдерживать другие ветви власти в таковом проявлении их деятельности и контролировать сохранение баланса власти и личности, нахождение самой государственной власти в правовом пространстве.

Вполне справедливо отмечает С. С. Алексеев, что в настоящее время наблюдается смыкание функций государства и права, когда по мере развития цивилизации, демократии и культуры право обогащается и как бы меняется местами с государственной властью, ограничивая и связывая «саму» власть. Его собственные функции призваны обогатить государство глубоким гуманитарным смыслом.

Такое смыкание функций государства и права прежде всего происходит на уровне общесоциального, глобального подхода. Ибо здесь обе эти части государственно-правовой надстройки выполняют единую по сути общесоциальную функцию, заключающуюся в решении задач сохранения конкретного общества, государства и правовой системы. А через это и человеческой цивилизации в целом.

Нельзя не согласиться с этим мнением уважаемого ученого, при этом заметим, что активизации отмеченного явления способствует именно суд как обособленная власть, в функции которой и входит задача разрешения конфликта на основе общего правового стандарта.

Другой известный современный исследователь судебной власти и сущности ее функционального назначения, В. А. Лазарева, утверждает, что к числу функций правового государства относится и судебная защита прав и свобод. При этом функция судебной власти заключается в разрешении возникающих в обществе конфликтов правового характера.

Для того чтобы четко и недвусмысленно понять функциональное назначение судебной власти в государственно-правовой системе правового государства, необходимо обратиться к его органичной связанности с функциональным назначением права в социуме и управлении им.

С.С. Алексеев определил функцию права как юридическое назначение права для тех или иных общественных отношений, основными из которых являются регулярные и охранительные.

В юридической науке регулятивная функция права в самом общем виде определяется существованием позитивных норм, указывающих, что должны делать субъекты права при определенных ситуациях, какие следует выбирать варианты поведения и какие при этом возникают права и обязанности. Тенденции развития правотворчества судов свидетельствуют об участии судов в осуществлении данной функции государства.

Охранительная функция в социальном аспекте — вытеснение правовыми средствами отношений, противоречащих интересам общества. С учетом связи с регулятивной, охранительная характеризуется как функция, направленная на охрану, защиту отношений, являющихся правомерными, установившимися на основе регулятивных правовых норм. Судебная власть выполняет функции именно такого характера, осуществляя правосудие по уголовным, административным, гражданским и иным категориям дел.

Такое понимание функции государства и права приводит нас к выводу о том, что функции судебной власти не только являются частью направлений деятельности государства по организации современного социума (разрешение социальных конфликтов, сохранение социального мира и правопорядка как основное направление деятельности судебной власти). Они также содержательно определяются регулятивной и охранительной функцией права, поскольку функции судебной власти осуществляются исключительно правовыми средствами, в правовом пространстве и направлены на реализацию права в целом.

Конституция или законодательство, к сожалению, не указывают прямо на перечень функций судебной власти. Однако функция правосудия и конституционного судебного контроля прямо закреплены в статьях 118 и 125 Конституции Российской Федерации. Это исключительные функции судебной власти, никакая другая власть или ее отдельные органы или общественные институты не вправе их осуществлять. Конституционно также закреплены некоторые из важнейших форм реализации функции судебного контроля в уголовном судопроизводстве, которые так же принадлежат исключительно суду. Статья 22, к примеру, устанавливает, что арест, заключение под стражу и содержание под стражей допускается только по судебному решению.

Как уже отмечалось, с признанием в России принципа разделения власти как основополагающего начала организации управления обществом получает серьезные изменения и функциональное назначение судебной власти.

Именно провозглашение суда независимой самостоятельной властью стало условием таких функциональных изменений, как приобретение судом контрольных функций. Ведь именно контрольные функции судов, судебного конституционного контроля, судебного административного контроля позволяют судебной власти занять соответствующее место в системе государственной власти. Также судебная власть приобрела важнейшую функцию — общеобязательного толкования норм Конституции Р. Ф. как нормативного акта, имеющего высшую юридическую силу в отечественной правовой системе.

Однако некоторые функции судебной власти, будучи довольно важными, к примеру, в советский период, постепенно утрачивают свои позиции. Так, нельзя не выразить сожаление по поводу постепенной утраты правосудием воспитательной и профилактической функции, функции предупреждения правонарушений и преступлений. Отчасти это обусловлено изменением характера судопроизводства в целом и изменением задач и практики судебной деятельности.

Конечные же цели построения правового государства и эффективной судебной власти в его механизме, высокого уровня правовой культуры общества обязывают нас обратиться к названным функциональным изменениям с позиций критики. Полагаю, что и ученым-правоведам и практикам следует обратить внимание на необходимость возрождения, развития этих функций судебной власти в современный период.

Судебная власть выполняет и другие функции в государственно-правовой системе Российской Федерации. К примеру, М. Р. Чарыев относит к ним правосудие, судебный контроль, конституционный контроль, толкование Конституции Р. Ф. (основные) и судебный надзор, воспитательную функцию, функцию предупреждения правонарушений, выступление с законодательной инициативой, обобщение судебной статистики и др. (вспомогательные).

Другие авторы определяют круг функций судебной власти иначе, но все исследователи выделяют те направления деятельности, которые представляют собой исключительные прерогативы судебной власти.

Функции как основные направления деятельности судебной власти обуславливают состав ее полномочий в системе государственно-властного механизма, обозначают основные направления ее деятельности и подтверждают, что суд не только провозглашен, но и является отдельной, самостоятельной ветвью государственной власти.

© Д. А. Краснов Функциональное назначение судебной власти в правовой системе современного государства // Ученые
труды Российской Академии Адвокатуры и Нотариата. № 6 2008. Стр. 42−46.

от 08.10.2013

Формирование новых устоев российской государственности в последние полтора десятилетия годы, связанные с переходом от социалистической к демократической системе управления обществом, вызвали к жизни потребность в глубоких и серьезных исследованиях в сфере осуществления государственной власти и судебной власти, в том числе.

Поскольку в рамках общего реформирования системы государственного управления в России провозглашены новые ценности правового гуманистического характера, предприняты попытки создания реальных механизмов, которые были бы способны не допустить узурпации власти и использования её в тоталитарном либо олигархическом формате, влекущем нарушение прав и свобод, произвольное распоряжение ресурсами и будущностью миллионов россиян. Один из основных механизмов в этой системе механизмов властвования — разделение власти между тремя ее ветвями — законодательной, исполнительной и судебной.

Конституция Российской Федерации 1993 года впервые в российской истории закрепила как государство образующий принцип разделения власти и провозгласила самостоятельность органов из трех ветвей власти. Статья 10 определила: «Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны».

Соответственно, российская правовая наука, разрабатывая и обосновывая модель российской государственности, во главу угла ставит принцип разделения властей. Поэтому учитывая его конституционное закрепление и нормативное воплощение в действующем законодательстве, регламентирующем организацию и деятельность органов государственной власти, можно с уверенностью утверждать, что доктрина разделения властей в российской государственности является официально признанной в современной отечественной науке и практике.

Как известно, начало этой доктрины положено в трудах известнейших ученых прошлого и современности. Еще древнегреческий мыслитель Аристотель своей книге «Политика» писал: «Там, где отсутствует власть закона, нет места и форме государственного строя». Государственно-правовые институты древней Греции и Рима оказали заметное влияние на становление и развитие более поздних прогрессивных учений о правовом государстве и системе разделения властей в нем.

Позднее, в период разложения феодализма, идеи правового государства наиболее активно пропагандировали прогрессивные мыслители того времени: Н. Макиавелли, Ж. Боден и другие. Исключительно важным для них было доказать преимущества республики с разделением властей перед другими формами государства. При этом главным принципом и назначением всего государственного аппарата они провозглашали обеспечение прав и свобод граждан.

Новый виток в развитии идей государственности с разделением власти и системой сдержек и противовесов наблюдается в период ранних буржуазных революций. В развитие концепции разделения властей на этом этапе значительный вклад внесли Г. Гроций, Б. Спиноза. Г. Гобс, Дж. Локк, Ш.-Л. Монтескье, Д. Дидро, Т. Джефферсон.

Если рассматривать значимость тех или иных доктринальных трудов в обосновании и развитии названной системы, то одним из первых научных трудов, в котором наиболее подробно обосновывалась концепция разделения властей, можно считать работу Дж. Локка, который утверждал, что главная угроза свободы состоит в неразделенности власти, в ее сосредоточение в руках абсолютного монарха, самостоятельно устанавливающего законы и принуждающего к их исполнению. Мыслитель полагал, что власть по принятию законов и власть, но их исполнению должны быть разделены, при этом законодательная власть образует «первую ветвь власти».

Интересно заметить, что на первых этапах становления доктрины разделения властей судебная власть практически не рассматривалась в качестве отдельного элемента в системе ветвей государственной власти как равноценная составляющая управленческого механизма наравне с законодателем и правителем (управленец, исполнитель законов).

Наиболее приближенной к современному пониманию теория разделения властей становится уже в начале восемнадцатого века, когда в трудах известного французского мыслителя Ш.-Л. Монтескье получают оформление её идеи в наиболее четком и практически реализуемом виде. Ш.-Л. Монтескье еще в 1721 году в своих «Персидских письмах» в сатирической форме осуждал неограниченную монархию во Франции и писал о необходимости создания специального государственно-властного механизма, направленного на ее ограничение. Как известно, в 1748 году Ш.-Л. Монтескье публикует свой знаменитый труд «О духе законов», работа над которым шла около 20 лет. Именно в этом труде известный французский мыслитель помимо критики абсолютизма он противопоставляет этой форме государственного правления республиканское государственное устройство с разделением властей.

Обосновывая предлагаемую систему управления обществом, мыслитель делит власть на три ветви: законодательную, исполнительную, судебную, которые должны были бы уравновешивать друг друга, не допускать бесконтрольных действий каждой из них.

«Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг-друга… Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, т. к. можно опасаться, что монарх или сенат будет создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их… Не будет свободы…, если судебная не отделена от власти законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной властью, то жизнь и свобода граждан окажутся во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем».

Можно с известной долей уверенности утверждать, что в названном фундаментальном научном труде практически впервые суд выделяется как отдельный, самостоятельный и независимый орган государственной власти и обосновывается необходимость его полного отделения от других ветвей власти. Совершенно очевидно, что мыслитель совершенно однозначно пришел к выводу о том, что в системе разделения власти должна быть такая ветвь, которая имела бы полномочия контрольного характера в отношении других ветвей и она при таких условиях, конечно же, должна быть равной по статусу, равноправной по своему потенциалу с другими ветвями государственной власти.

Полагаем, что в названном исследовании нельзя не увидеть четких контуров системы, в которой суд занимает в государственно-правовой системе место равное с властью, устанавливающей для социума правила поведения (законодатель) и властью, призванной исполнить эти предписания законодателя (исполнительная власть, администрация).

Нельзя абстрагироваться от того, что первичным посылом этой идеи была мысль о том, что суд должен применять закон, написанный парламентом к конкретным жизненным случаям. При этом недопустимо суду самому создавать закон для определенного случая, ибо это может привести к произволу. Поэтому современные дискуссии о судебном правотворчестве и нормотворчестве должны, безусловно, всегда принимать во внимание все аспекты доктрины разделения власти, в том числе и ее несомненный ценностный ориентир на исключение возможности дублирования полномочий друг друга различными ветвями власти и их взаимодействие в рамках системы сдержек и противовесов.

Таким образом, идея разделения власти, выдвинутая и обоснованная величайшими умами человечества, поставила суд в один ряд с законодателем и исполнительной властью и придала её полномочиям государственно-властный характер в системе управления обществом.

Однако теоретическое обоснование и практическая реализации в системе управления обществом отдельных государств — совершенно различные по своей правовой природе задачи. Практическое внедрение в систему управления обществом эта система получает лишь в конце восемнадцатого века. Так, исторически считается, что в полной мере доктрина разделения властей была впервые реализована в Соединенных Штатах Америки, после принятия Конституции 1787 года.

Западные государства оказались в большей мере приверженцами системы разделения власти и построения системы судебной власти, способной выступать в качестве полноценного элемента государственно-властного механизма управления обществом. Практически все современные государства, считающиеся прогрессивными и демократическими, восприняли идею разделения власти и утверждения суда в качестве отдельного качественно равноценного другим элемента государственно-властного аппарата. Восточные государства, в большей мере придерживающие традиционного взгляда на управление общественными отношениями значительно дольше (а некоторые и до сих пор) практиковали систему единовластия и принадлежности власти либо наследственным монархиям, либо единой системе органов (Советы, например).

Россия как традиционный приверженец единовластия подошла к окончательной готовности введения такой системы управления обществом лишь в конце двадцатого века. Однако это не означает, что прогрессивные идеи государственного устройства были вовсе далеки от нашей страны.

Наша страна традиционно славилась виднейшими умами человечества, в сфере управления обществом и построения государственности также нельзя не отметить блестящих исследователей, мыслителей и государственников прошлого и настоящего.

Так, утверждение доктрины разделения властей посредством приверженности идее правового государства происходило и в политико-правовой мысли российского общества прошлых веков. Блестящий представитель русской юридической школы М. М. Сперанский в 1803 году предложил проект преобразований российской государственности и обнародовал его в работе «Записка об устройстве правительственных и судебных учреждений в России», где предложил при Сенате создать законодательный, исполнительный и судный органы.

«Не имея собственной «силы» эти учреждения вес же могли бы помешать самодержцу обратить свою волю ко злу." — основная мысль доклада. Затем М. М. Сперанский разрабатывает и предлагает проект конституции 1809 года, основным постулатом государственного устройства в котором вновь выдвигает идею разделения власти: «Три силы движут и управляют государством: сила законодательная, исполнительная и судная. Начало и конец сих сил народ: ибо он не что другое суть, как нравственная и физическая сила людей в отношении к общежитию».

Идеи разделения власти и введения в качестве элемента государственного управления судебной власти были развиты в трудах Писарева, Герцена, Чернышевского, Радищева, Пестеля, Муравьева и других видных деятелей российской науки и государственности.

Некую теоретическую завершенность русская концепция правового государства получила в произведениях известных русских правоведов и философов конца девятнадцатого - начала двадцатого века: Котляревского, Новгородцева, Муромцева, Гессена, Шершеневича, Чичерина, Бердяева.

Так, Б. Л. Кистяковский по этому поводу писал: «В конституционном государстве власть приобретает правовой характер. Основной признак правового государства заключается в том, что в нем власти положены известные границы, что она ограничена и подзаконна. Иной воли, нежели выраженной в правовых актах для государства нет».

Русские ученые внесли довольно значимый вклад в развитие идей правового государства и многие из них рассматривали в качестве основополагающей идею разделения властей с формированием в качестве отдельного элемента государственно-властного аппарата сильной и независимой судебной власти.

Тесно связанной и вытекающей из доктрины разделения властей является идея самостоятельности и равенства провозглашаемых в государственной системе законодательной, исполнительной и судебной властей. Как отмечено выше, самостоятельность и независимость суда как властного института утверждается в доктрине разделения властей в период её окончательного формирования. Эта идея получает развитие и утверждение в русской политико-правовой мысли XVIII—XIX веков.

«Отделение судебной власти от других властей, её независимость от них, является логически необходимым следствием своеобразного характера судебной функции по сравнению с функцией законодательной и административной" — пишет В. М. Гессен в своей работе того времени. Огромное количество проектов реформирования суда, составленных и обоснованных видными учеными того времени, свидетельствуют об осознании научной мыслью несомненной важности и значимости данной идеи для государственности России.

Место и роль судебной власти выводились из природы суда, соотношения его полномочий с другими властями и, прежде всего, высшей самодержавной властью. Главные из них состояли в следующем: по существу своей функции, судебная власть должна быть отделена от законодательной, поэтому судебные учреждения обязаны решать подлежащие их ведению дела по точному разуму законов; в случае их неполноты, неясности, недостатка или противоречия они обязаны основывать свое решение на общем смысле законов. Отнюдь не останавливая рассмотрения дел для их направления в законодательном порядке.

Отделение судебных функций от административных вытекает из их существа, отмечает исследователь. Основания и интересы юстиции имеют постоянное значение и стремятся к единству руководящей идеи, с другой стороны, основания и интересы администрации в высшей степени разнообразны и изменчивы: если там все решается неизменным правом, то здесь, прежде всего, необходимо принимать во внимание пользу и потребность интереса общественного, необходимые условия общей экономии.

Суд имеет право действовать только тогда, когда к нему взывают с просьбою. Самостоятельная деятельность всегда принадлежит администрации.

Администрация требует от управляемых исполнения закона; она предупреждает нарушения законного порядка, а суд восстанавливает порядок, уже нарушенный, и определяет последствия его нарушения. При соединении администрации и суда в одних руках ничто не представляет ручательства в том, что каждая из них будет держаться в её естественных пределах. Поэтому решения административных властей по делам судебным всегда внушают к себе недоверие.

Всякое подчинение судебного места лицу или месту правительственному ослабляя высокое значение суда ограничивает право его применять законы «беспристрастно, несмотря на лица и не внимая ничьим требованиям и предложениям».

Самостоятельность судей одно из надежных ручательств в правильном отправлении правосудия и потому одно из главных условий хорошего судоустройства. Судья только тогда и может соответствовать своему назначению и пользоваться доверием общества, когда он поставлен в положение независимое; не может иметь никакого непосредственного начальника, который был бы вправе судить и аттестовывать о заслугах его в употреблении этой, переданной ему свыше власти.

«Суд, как необходимый в государстве орган правосудия, может достигнуть истинного своего назначения в том только случае, когда если он пользуется общим в государстве доверием: это доверие необходимо как самая твердая опора правительства, как основное условие общего в государстве спокойствия», — отмечает В. М. Гессен.

Идея государственно-правовой природы суда развивается и в механизме его взаимодействия с другими властями в контрольно-надзорном порядке. В. М. Гессен пишет о необходимости введения административной юстиции, полномочной разрешать дела об обжаловании действий и актов других ветвей власти: «Не только в сфере гражданского оборота, но и в области публичного права возможен спор о праве — спор между властью и гражданином. И так же как всякий вообще спор о праве — спор о публичном праве подлежит разрешению суда. В правовом государстве и в области публичного права индивид вооружен не только правом жалобы по начальству, но и правом судебного иска…

По характеру своей функции административная юстиция принципиально отлична от активной администрации; между ними проходит грань которая отделяет вообще администрацию от суда. В существовании независимой административной юстиции — важнейшая гарантия неприкосновенности субъективных прав».

Другой известный русский правовед С. Л. Муромцев продвигает ещё глубже идею государственно-правового статуса суда, определяя его равенство с законодателем в системе общественного регулирования. Он, в частности, считал, что «…в здоровой государственной жизни суд творит так же, как и законодатель, только при помощи иных приемов. Суд озабочен применением закона, который сохраняет свои корни в юридической совести общества, но он столько же озабочен видоизменением закона, когда этот последний перестал уже казаться справедливым. Судья- законодатель, судья-проводник в жизнь тех начал, которые сознание общества объявляет справедливыми и естественными.».

Важность для общества названной идеи состоит в том, что «…независимость суда организует государственную жизнь, скрепляет её составные элементы, противодействует разрушительным тенденциям партийной, классовой, национальной борьбы», отмечал В. М. Гессен. И завершая свою работу, он писал: «последующим поколениям Судебные Уставы завещали истину, которой не изгладят ни никакие превратности судьбы: мощь государства — в независимости суда».

Указанные идеи формируют целостное и последовательное доктринальное представление о месте и роли судебной власти как отдельного, равноценного другим элемента государственно-правового механизма, что получает нормативное закрепление в Уставах Гражданского и Уголовного Судопроизводства 1864 года, которыми впервые в российской истории законодательно Верховная власть была полностью устранена от всякого участия в отправлении правосудия: жалобы на решения сената ни в коем случае не допускаются и не могут быть решаемы никем.

Дальнейшее развитие российской истории прервало движение в науки и практики в заданном направлении, идея разделения властей не была разработана и реализована в полной мере в российской науке и государственности прошлых веков, так и не сформировавшись в официальную государственно-правовую доктрину в советский период государственности.

Однако современное государственно-правовое устройство подтверждает, что, изложенная выше идея была воспринята в конституционной модели организации государственной власти в России конца XX- начала XXI века, ее научно-практическая модель в российской государственности активно разрабатывается современными учеными и практиками.

от 14.06.2013

Случай, даже по меркам нашего беспокойного времени, не рядовой. Вечером своего выходного дня сотрудник СОБРа Дмитрий Соловьев убил из табельного оружия троих молодых людей в районе Измайловского проспекта столицы. Мосгорсуд приговорил милиционера к десяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима.

Однако, как считал защитник милиционера адвокат Межреспубликанской коллегии Дмитрий Краснов, точка в этом деле еще не поставлена, причем речь должна идти не о смягчении наказания, а… об оправдании Соловьева. — Из приведенных в ходе следствия и суда достоверных показаний, не заинтересованных в исходе дела свидетелей ясно, что Соловьев действовал строго в рамках необходимой обороны, — говорит Дмитрий Анатольевич. — Не только в случае с первым погибшим, что признано и судом, но и в конфликте с Герасимовым и Буравцевым, действия которых реально угрожали его жизни.

Представьте, милиционер только оторвался от группы избивавших его лиц, по которым только что стрелял. С залитым кровью лицом выбежал на освещенную часть улицы. Призывает граждан вызвать милицию и «скорую», кричит, что он сам сотрудник милиции. И тут от темнеющего пятачка торговых палаток отделяются двое и быстро приближаются к нему. По ходу они произносят угрозы в адрес «мента», в руке у одного из них предмет, похожий на нож. Когда до них оставалось не более пяти шагов, Соловьев открыл огонь на поражение…

- Однако не смолкает хор сторонних обвинителей милиционера. Мол, даже «мало дали». Выискивают у осужденного «чеченский синдром» (Соловьев бывал в Чечне) и рассуждают о том, что вот совсем распоясались наши правоохранительные органы, чувствуют себя безнаказанными.

- Все, мягко говоря, не так. В целом обьективноя картина происшедшего ни у кого не вызывает сомнения. С нею, кстати, согласен и суд, вот только интерпретировал он события по-своему. А было то, что Москва шумно отмечала День города. К вечеру, как понимаете, накал не всегда здорового веселья достиг своего пика. Около 23 часов возле метро «Измайловская» группа нетрезвых людей попыталась взломать витрину палатки-гриль и похитить кур.

Сотрудник милиции Соловьев находился внутри этой палатки, он заехал туда за своей знакомой продавщицей Светланой, чтобы проводить ее с работы. Естественно, вышел к хулиганам (а их шестеро!), представился, показал удостоверение сотрудника МВД и потребовал не нарушать порядка. Но те на справедливое замечание представителя закона ответили угрозами и оскорблениями: «Мент! Быдло! Мочи мента!». Кто-то из них попытался выхватить у милиционера удостоверение. Это послужило сигналом к нападению на стража порядка и его жестокому избиению — кулаками, ногами, палками и бутылками. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, у Соловьева был выявлен целый ряд серьезных травм: ушиб головного мозга, раны затылочной области и спинки носа, гематомы лобной и теменной областей… Понимая, что силы явно не равны и что его сейчас забьют до смерти, милиционер достал пистолет и после предупреждения выстрелил в находившегося ближе всех Панкратова.

- Но, может быть, милиционер тоже был в праздник под хмельком?

- Доказано, что при задержании ветеран Чечни был трезв. Тогда как все участники нападения находились в изрядном подпитии.

Так погибший Панкратов пребывал в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, Буров — легкого, а его товарищ Герасимов также тяжело пьян. И еще одна выразительная деталь трагедии, на которую почему-то закрывают глаза и суд, и газетчики. Большинство нападавших - лица ранее привлекавшиеся к уголовной ответственности, даже имевшие на момент нападения непогашенные условные судимости. А Соловьева характеризуют как выдержанного ответственного человека, не раз зарекомендовавшего себя в экстремальных условиях. Долгое время он даже являлся непосредственным охранником самого министра внутренних дел — это о чем-то говорит.

- Неужели все эти моменты Cуд проигнорировал?

- К сожалению, ни эти факты, ни многие другие, свидетельствующие в пользу Соловьева, не были приняты во внимание. Еще в ходе предварительного следствия хозяевами палатки «Куры-гриль» в прокуратуру ВАО подавалось заявление о покушении на грабеж компанией пьяных граждан. Соловьев заявлял ходатайства о возбуждении уголовного дела в отношении лиц, напавших на него как на сотрудника милиции. К свидетельницам Гынку и Ильенко подходили неизвестные люди и требовали, угрожая расправой, дать нужные показания против милиционера. Об этом женщинами было подано заявление следователю Ступникову. Но и этим обстоятельствам суд не дал должной оценки.

- И что же теперь?

- Поданы две кассационные жалобы в Верховный суд России. Защита надеется, что высшая судебная инстанция страны все же пересмотрит необоснованный приговор, ибо на нашей стороне не только закон, но и справедливость.

И высокие судьи, действительно, вняли аргументам адвоката. Дмитрий Соловьев оправдан по первому пункту обвинения, а по второму и третьему — обвинение переквалифицировано на превышение пределов необходимой обороны. Милиционер уже вышел на свободу.

Д.А. Краснов Выстрелы на поражение // Российский Адвокат № 4, 2003. Стр. 20.

от 15.01.2014

На территории императорской России действовала «целая система норм о банкротстве, которые образовывали конкурсное право». Однако с отказом от капиталистического способа производства и с переходом к политике построения социалистического государства, данная система была вычеркнута из правовых реалий и стала достоянием истории.

Вполне естественно, что конкурсное право советского периода весьма существенно отличалось от существовавшего предшественника до Октябрьской революции. После прихода к власти большевиков было полностью демонтированы остатки и так уже лежащего в руинах имперского государственного механизма и правовой системы. По мнению С. С. Пылевой конкурсное право советской России и СССР по своей сути — «аномалия конкурсного права и процесса». Думаю, нам так или иначе придется согласиться с подобной точкой зрения. Действительно, то право было ущербным, а по итогам настоящего исследования нам будут ясны причины подобной ущербности.

Широко известно высказывание В. И. Ленина, что «мы ничего „частного“ не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное». Для многих эта фраза, особенно для публицистов и журналистов стала своеобразным диагнозом советской правовой системы и штампом. А учитывая наличия и такого клише, что тогдашняя система не признавала ни каких дискуссий о «генеральной линии партии» подобное ленинское умозаключение признается незыблемым и абсолютно точно описывающим тогдашнюю ситуацию в области государства, права и экономики. Подобный подход в принципе не верен. Например, Б. Б. Черепахин не только выступал за подобное деление, но и «всем своим творчеством, по существу, полемизировал с известным тезисом», выдвинутым Лениным. Советская правовая наука на основе предметов и методов правового регулирования различало гражданское и административное право. Таким образом, по своей сути вполне официально на уровне науки признавалось известное деление права публичное и частное, столь резко отметаемое политиками. Признавалось и взаимодействие указанных сфер. «В регулировании хозяйственных отношений советское гражданское право тесно взаимодействует с административным правом». Советской правовой наукой выделялось и два метода воздействия на хозяйственные общественные отношения — гражданско-правовой и административно-правовой. По нашему мнению все вышеперечисленные обстоятельства дают возможность утверждать пусть хоть и о негласном, но признании советскими правоведами деления права на частное и публичное.

Таким образом, с приходом большевиков к власти частноправовые отношения вовсе не исчезли, не были уничтожены окончательно и поглощены государственным диктатом. Не отпала и необходимость в регулировании подобных отношений. Со свертыванием же политики чрезвычайных мер военного коммунизма, направленных против гражданской войны, голода, разрухи и военной интервенции, все больше общественных отношений стало выпадать из сферы доминирующей государственной диктатуры. Таким образом, формировалась «система юридической децентрализации». Которая, по мнению М. М. Агаркова и есть частное право, своеобразный противовес публичному праву — сфере «власти и подчинения». Таким образом, нормативно правовое регулирование процедуры признания субъекта несостоятельным или банкротом стало наиболее актуальным в советской России после окончания гражданской войны и перехода к мирному строительству. Наиболее остро подобный вопрос стал с принятием экономического и правового курса политики НЭПа. Фактически сразу же после окончания гражданской войны в 1922 году был принят Гражданский Кодекс РСФСР. Сам кодифицированный акт, а так же и «последующее законодательство содержали указания на то, какие субъекты гражданского права могут признаваться несостоятельными (банкротами), каковы условия и последствия такого признания». В конечном счете, свое последующее развитие конкурсное право СССР получило уже на излете политики НЭПа. Так вот, в ноябре 1927 года Гражданско-процессуальный кодекс РСФСР был дополнен главой «О несостоятельности частных лиц, физических и юридических». Данное правовое новшество позволило закрепить надлежащее правовое регулирование уже гражданско-процессуальных, и процедурных вопросов, связанных с признанием несостоятельности лиц. Нормы данной главы ГПК юридически закрепили важнейшие признаки несостоятельности физических лиц и предпринимателей, организаций и предприятий. Несостоятельность могла, была быть объявлена исходя из следующих обстоятельств, как, во-первых, вследствие долгов превышающих сумму три тысячи рублей, так и, во-вторых, вследствие прекращения платежей, «по которым неизбежно банкротство по состоянию дел».

Почему мы были вынуждены признать мнение, что советское законодательство о несостоятельности по своей сути является «аномалией конкурсного права»? Причина в том, что окончательный свой вид оно обрело, когда НЭП был свернут. То есть фактически нормы о несостоятельности продолжали оставаться фактически только на бумаге, в виде учения, но на практике использоваться уже не могли, хотя бы в силу того, что система юридической децентрализации сузилась, а область власти и подчинения существенно расширилась. В условиях свертывания НЭП, быстрого сужения, фактически свертывания поля частной инициативы, предпринимательской деятельности, закрепления государственной монополии почти во всех сферах экономики и хозяйства в применении на практике норм конкурсного права отпала необходимость. Учитывая тот факт, что, за редким исключением, все субъекты осуществляющие хозяйственную деятельность, были частью государства, то само государство в случае возникновения задолженностей с их стороны поступало по своему усмотрению, но не открывало предусмотренное законом конкурсное производство. Таким образом, все убыточные предприятия и организации, составляющие часть народного хозяйства, напрямую датировались из соответствующих бюджетов. Решение о закрытии же наиболее убыточных предприятий и организаций в виде колхозно-кооперативной формы собственности «решалась не путем применения к ним судами правовых норм о банкротстве в порядке гражданско-правового производства, а качественно иными административно-правовыми методами».

Со свертыванием НЭПа какие-либо иные негосударственные формы собственности, кроме указанной выше собственности кооперативно-колхозной были свернуты. Случаи существования и ведения законной предпринимательской деятельности были единичными. Так, например, последний застройщик в Москве свернул свою деятельность в начале пятидесятых годов прошлого века.

Таким образом, нормы конкурсного права по отношению к организациям были нормами мертвыми, на практике не применяющимися. Так же не применялись и подобные нормы в адрес физических лиц.

С началом политики перестройки и перевода экономики с административно-командных принципов на рыночные начала, вполне естественно возникла необходимость модернизировать мертвое право конкурсное право СССР к новым реалиям. В Законе РСФСР от 25 декабря 1990 года «О предприятиях и предпринимательской деятельности» согласно его статье двадцать четыре, третьему пункту уже была установлена норма о том, что если предприятие не выполняет свои законные обязательства по расчетам, то в таком случае оно может быть объявлено согласно законам РСФСР неплатежеспособным или банкротом. Однако следует отметить тот факт, что понятие и признаки неплатежеспособности или банкротства в действующем законодательстве прописаны не были. Процедурный порядок признания предприятия неплатежеспособным отсутствовал. Совершенно не удивительно, что исходя из этих фактов, данный закон в части права несостоятельности или банкротства не работал. Это было последнее нововведение в конкурсное право России советского периода.

Таким образом, за всю историю советского государства с 1917 до 1991 года конкурсное право, несмотря на то, что существовало на бумаге — не работало, было мертвым балластом. Зарожденное во времена НЭПа с приходом властеотношений во все большее и большее число сфер исконно частного права необходимость в применении данных норм отпала. С началом перестройки, эдакого второго НЭПа, когда конкурсное право было очевидно необходимо, надлежащее правовое закрепление существенно отставало от фактического развития общественных отношений. Таким образом, практически не один акт конкурсного права за всю историю советской России не проработал так, как хотели законодатели. Так что учение о несостоятельности советского периода может лишь рассматриваться как своеобразный юридический памятник системе, где даже в исконно частноправовых отраслях правовое регулирование было отдано на откуп отношениям власти и подчинения.

Д.А. Краснов Конкурсное право России советского периода — «Аномалия конкурсного права и процесса» // Юридические науки № 4, 2007. Стр. 16−18.

от 08.08.2013

Прежде всего, это так называемая экспресс-экспертиза изъятого наркотика, которую я называю для себя лжеэкспертизой и которая не упоминалась ни в УПК РСФСР, ни в нормативных документах МВД и прокуратуры. Проще говоря, по закону она не предусмотрена. Тем не менее применялась и применяется фактически во всех делах по соответствующим статьям УК Р. Ф. Поэтому стоит подробнее остановиться на механизме экспресс-экспертизы, о чем наша общественность имеет пока весьма смутное представление.

Итак, в соответствии с нормами Уголовно-процессуального кодекса, доступ к изъятым наркотикам есть только у трех человек: следователя, специалиста и эксперта. Причем следователь здесь лицо процессуально самостоятельное и никто, кроме него, не может распоряжаться судьбой вещдоков. У него имеются два законных варианта исследования наркотика. Он может пригласить специалиста, то есть лицо с соответствующим образованием и квалификацией.

При этом специалист не имеет права нарушать целостность исследуемого объекта, его структуру, вес, размер, цвет; он может только осмотреть и дать свое заключение по внешним признакам. Ему вменяется уголовная ответственность за дачу ложных показаний, ему можно задавать вопросы и заявлять отвод. Или следователь опечатывает наркотик, поручая проведение экспертизы профессиональному эксперту. Тот, ограниченный процессуальными рамками, тщательно отражает в своем исследовании цвет и состав наркотического вещества, а также то, сколько миллиграммов его он израсходовал при проведении экспертизы. Такое заключение будет одним из доказательств по делу.

Что же повсеместно происходит в реальности? Перед началом экспертизы или исследования специалиста, органы МВД проводят экспресс-экспертизу, или, как они именуют ее, экспресс-анализ наркотических средств. При этом чаще всего наркотик на такой анализ отправляет начальник УВД, беря на себя прерогативы следователя. Затем до начала нормальной экспертизы наркотическое вещество, исследованное их экспертом, в большинстве случаев в течение длительного времени (в течение двух-трех недель и более) находится неизвестно где. Тогда как это важное вещественное доказательство должно храниться либо в деле, либо при деле. Словом, очередное грубое нарушение процессуальных норм. Понятно, что при таком «хранении» создается простор для манипуляций и даже подмены изъятых наркотических средств.

Причем задавать вопросы лжеэксперту, как я его называю, заявлять ему отводы и ходатайства нельзя, ведь он вроде бы участвует в деле, а вроде и нет — настоящее-то исследование еще впереди. Наиболее типичные нестыковки после использования экспресс-анализа таковы. Например, вес изъятого героина был 0,15 г, при проведении исследования израсходовали 0,01 г, потом при проведении настоящей экспертизы тоже 0,01 г, но в итоге пишут, что осталось 0,14 г наркотика. То есть приписывают лишнее количество героина.

Очень часто не совпадает и описание цвета наркотика. Экспресс-экспертиза определяет изъятый порошок как белый, а настоящая заявляет — бежевый. Итак, резюме. Изымается наркотическое вещество неопределенного цвета и веса, его на первоначальную экспертизу посылает лицо, не имеющее полномочий это делать, исследование проводит также неправомочное лицо. Изъятое хранится неизвестно где, а обвиняемый сначала даже не может воспользоваться услугами защитника. Фактически уголовное дело надо прекращать, ведь после лжеэкспертизы нельзя корректно и законно доказать, что данное наркотическое вещество идентично изъятому.

Подкреплю свои теоретические рассуждения конкретным уголовным делом, в котором мне довелось участвовать в прошлом году. Мой подзащитный Виталий Бельченков обвинялся в приобретении и хранении наркотических средств в крупном размере без цели сбыта, а также в приобретении и хранении таковых в целях сбыта и в сбыте в особо крупном размере. Уже в ходе предварительного, а затем судебного следствия защита установила ряд грубейших нарушений норм Конституции Р. Ф. и Уголовно-процессуального кодекса.

Притом органы предварительного следствия фальсифицировали следственные документы, чтобы прочно привязать Бельченкова к мнимой торговле наркотиком. Так, согласно справке из дела, наркотическое вещество, добровольно выданное подельницей Виталия Людмилой Палей, было незаконно отправлено начальником ОВД «Коньково» на так называемое исследование (ту самую лжеэкспертизу). Из данного документа выходило, что неправомочный эксперт Настин вскрыл опечатанный и скрепленный подписями понятых конверт с порошком и незаконно стал проводить с ним манипуляции, израсходовав 0,01 г героина. После чего оставил наркотик у себя на хранении, указав в справке, что вещественные доказательства находятся в экспертно-криминальном отделе (ЭКО) до назначения официальной экспертизы.

То есть с самых первых шагов следствие встало на скользкий путь беззакония. Кстати, в УПК РСФСР такой профессиональный документ — справка об исследовании — тоже не предусмотрен. Было грубо нарушено право Бельченкова на защиту. У Настина никто не выяснял, а не является ли он заинтересованным в исходе дела лицом, нет ли оснований для его отвода. Начальник ОВД самовольно лишил моего подзащитного возможности задавать вопросы мнимому эксперту, заявлять отвод и ходатайства по сути исследования.

В заключение судебно-химической экспертизы указано: «…после проведенного 10.09.2000 г. на основании отношения начальника ОВД „Коньково“ УВД ЮЗАО предварительного исследования…». Однако в деле такая бумага от милицейского главы отсутствует! Это ли не еще один факт фальсификации? В ходе следствия изменения произошли и с цветом изъятого наркотика. В протоколе добровольной выдаче Палей героина указано, что женщина выдала порошок светлого цвета. Понятые при задержании Бельченкова свидетельствуют о наличии у него бело-желтого порошка. Причем сама Палей заявляет, что ее подельник передал ей героин белого цвета. То же подтверждают и протоколы допросов милиционеров, задержавших Виталия и Людмилу.

Согласно соответствующим листам дела, на экспертизу поступило уже вещество светло-бежевого и бело-бежевого цвета. Однако, судя по надписям на конвертах, в которых были упакованы и порошок, выданный Палей, и порошок, изъятый у Бельченкова, героин в обоих случаях был белым. Таким образом, можно предположить, что на настоящую экспертизу после длительного исчезновения и нахождения неизвестно где поступил какой-то другой наркотик. Изъятый исчез, и эксперт проводил исследование с другим порошком, насыпанным недобросовестной рукой либо сотрудников милиции, либо следователя, либо мифического участника процесса Настина. Ведь Бельченков приобретал порошок однородного состава из одного пакета и в одном месте. То есть порошок у моего подзащитного и порошок у Палей должны быть идентичными.

Почему же при этом такая чехарда с цветом наркотика?

И это еще не все. Возвращенный следователю после проведения экспертизы порошок был, видимо, вновь кем-то заменен, так как его вес стал существенно отличаться от должного. Из справки об исследовании видно, что у Бельченкова изъят героин весом 0,16 г. При исследовании израсходовано 0,01 г, значит осталось 0,15 г. Согласно заключению эксперта столько к нему и поступило. В ходе экспертизы снова было израсходовано 0,01 г, то есть должно остаться всего 0,14 г. Но по постановлению по передаче вещдоков в камеру хранения ГУВД поступил порошок весом… 0,15 г. На одну сотую грамма больше, нежели должно было быть после проведения экспертизы. Значит, это не то вещество, которое было изъято у Бельченкова, направлено на исследование и после предоставлено эксперту. Аналогичная ситуация сложилась и с весом пакетиков, добровольно выданных женщиной.

Словом, в расследовании уголовного дела Виталия Бельченкова наличествовал весь классический букет нарушений существующего законодательства, с описания которого начался этот материал. Поэтому защита посчитала, что ряд доказательств по обвинению молодого человека и вещдоки не могли иметь юридической силы согласно части 3 статьи 69 УПК РСФСР и должны быть исключены из доказательственной базы при вынесении приговора.

К сожалению, Черемушкинский межмуниципальный народный суд не внял нашим доводам, прошел мимо, казалось бы, очевидных нарушений законодательства в ходе следствия. Виталий осужден и отбывает наказание. Но суть проблемы отнюдь не только в этом конкретном деле. Необходимо менять всю порочную практику проведения такой экспертизы. Конечно, распространение наркотиков, наркомания — страшное зло, но поборем ли мы его, сами становясь на путь беззакония?

© Д. А. Краснов В паутине лжеэкспертизы // Российский Адвокат № 5, 2002. Стр. 16−20.

от 28.05.2013

Учёные труды Российской̆ академии адвокатуры и нотариата No1 (28) 2013

АННОТАЦИЯ. В статье излагается история создания и становления системы борьбы с подростковой̆ преступностью в СССР с 1917 по 1960 гг.

Ключевые слова: несовершеннолетний̆, преступность несовершеннолетних, возраст привлечения к уголовной̆ ответственности, комиссии по делам несовершеннолетних, медико-педагогические меры, меры воспитательного характера, беспризорность, безнадзорность.

Историю борьбы с преступностью несовершеннолетних в СССР можно разделить на три основных этапа: 1917−1935, 1935−1961 и 1961−1991 годы. В данной работе проблема рассматривается в рамках двух первых периодов. Заявленная периодизация обусловливается существенным изменением задач, которые ставили перед собой государство и партия в отношении борьбы с преступностью и воспитанию молодежного поколения. В рамках каждого этапа государство выдвигало принципиальные установки и определяло органы, несущие основную ответственность за исполнение задачи и координацию деятельности разных служб в данном направлении. Наконец, все это каждый раз подкреплялось соответствующей нормативно-правовой базой, а так же планом социально-бытовых мероприятий, направленных на искоренение причин детской преступности.

Первый этап. 1917−1935 годы

Вплоть до середины 1930-х годов основной установкой советского государства являлось использование не столько принудительно-карательных, сколько лечебно-воспитательных и профилактических мер воздействия в отношении оступившихся подростков. Основанием для этого служило принципиальное положение о том, что преступность, а тем более детская и подростковая преступность, является пережитком капитализма. Достаточно вспомнить высказывание В. И. Ленина об отмирании преступности с устранением эксплуататорских классов и нищеты трудящихся.

Большевики исходили из того, безнадзорные и беспризорные подростки, растущие на улице, неминуемо становиться «морально дефективным». В силу обстоятельств — и это их беда, а не вина — они привыкают асоциальному поведению, отстают в общем и психологическом развитии от сверстников и т. д. Поэтому они нуждаются не в наказании, а в социальной реабилитации и лечении. Такая позиция соответствовала передовым представлениям мировой педагогики и психологии тех лет.

Большое значение придавалось профилактике молодежной преступности. Лучшими способами борьбы с нею были признаны воспитание социалистической сознательности, отрыв молодёжи от криминальной среды и привитие трудовых навыков, повышение общеобразовательного и профессионального уровня, поддержка семьи и материнства, а также улучшение материального достатка, условий труда и быта граждан.

Однако с реализацией этих идей всё обстояло просто. По мнению В. В. Лунева и некоторых других современных специалистов, навязанная большевиками чрезмерная «политизация проблемы преступности… извратила деятельность правоохранительных органов», что не позволило эффективно решать поставленные задачи. Как известно, идеологические установки являлись не единственны фактором, влиявшим на криминогенную ситуацию в первые годы Советской власти и определившим методы борьбы с преступностью. К тому же довольно быстро под влиянием жизненных реалий изначальные взгляды большевиков трансформировались, что хорошо прослеживается по изменению законодательства в 1917—1930-е годы.

Ситуация осложнялась тем, что в качестве первого шага необходимо было ликвидировать массовую детскую беспризорность, которая вследствие Первой мировой и Гражданских войн приобрела огромные масштабы и являлись питательной средой молодёжной преступности. Поскольку дети, оказавшись на улице, втягивались в преступную среду и гибли от голода и болезней, ставилась задача защищать само сущие молодого поколения страны Советов, независимо от происхождения и социального положения детей, и обеспечить ему надлежащую заботу.

«Детский вопрос» был объявлен большевиками приоритетным. Проблема, однако, заключалась в том, что им параллельно занимались многие учреждения и организации, координация усилий которых сначала отсутствовала. Это сказывалось на эффективности действий. Большую работу, в частности, проводил Наркомпрос, в составе которого действовал Отдел социально-правовой охраны несовершеннолетних, который курировал вопросы молодёжной преступности. О том, на чем делался акцент в его работе, можно судить по самому названию отдела.

Нужно признать, что несмотря на трудности (военная обстановка, отсутствие материальных ресурсов, опытных и квалифицированных кадров воспитателей и др.), зачастую путем принятия чрезвычайных мер, государство оказалось в состоянии в сжатые сроки остановить распространение Гражданской войны, возвращение в семьи миллионов солдат, привело к стабилизации и последующему снижению уровня преступности несовершеннолетних уже с 1921 года.

С 1918 года в ведении Наркомата общественного призрения были созданы региональные комиссии для несовершеннолетних, в состав которых в обязательном порядке входили представители Наркомпроса и Наркомюста, а также других учреждений и организаций. Этим комиссия отводилась особая роль в определении судьбы «трудных» и «отступившихся» детей и подростков.

В царской России подобного органа не существовало, и его создание было заметной прогрессивной мерой. Декрет СНК РСФСР от 14 января 1918 года «О комиссиях для несовершеннолетних» упразднял судебное разбирательство и тюремное заключение для несовершеннолетних до 17 лет. Их дела передавались на рассмотрение указанных комиссий, к компетенции которых относились освобождение подростка в случая незначительности проступка и раскаяния либо направление его для исправления либо направление его для исправления в «убежище» Наркомата общественного призрения.

Так большевики приступили к реализации концепции по разделению ответственности подростков и взрослых, в том числе совершивших аналогичные преступления. Речь шла о небывалом в мировой истории эксперименте по гуманизации наказания в отношении несовершеннолетних. Декрет ВЦИК от 7 марта 1918 года «О суде» подтверждал отмену судов и тюремного заключения для всех лиц моложе 17 лет, вне зависимости от тяжести преступления.

Однако довольно скоро Советская власть столкнулась с ситуацией, когда меры воспитательного воздействия с фактическим освобождением подростков от наказания даже за тяжкие преступления оказывались малоэффективными, что к тому же порою вызывало и общественное недовольство. В 1919 году были утверждены «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР», скорректировавшие круг молодых людей, к которым были неприменимы заключение и суд. Теперь к ним относились все дети до 14 лет, а так же подростки 15−18 лет, действовавшие «без разумения» (то есть не осознавшие меру ответственности при совершении преступления). Те же молодые люди, кто сознательно и преднамеренно шел на тяжкие преступления, все же могли быть привлечены к суду.

Это положение нашло подтверждение в приятном 4 марта 1920 года декрете СНК РСФСР «О делах несовершеннолетних, обвиняемых в общественно опасных действиях». В том случае, если комиссия по делам несовершеннолетних устанавливала, что исправление подростка невозможно медико-педагогическими мерами, его дело передавалось в суд с вероятной изоляцией от общества. Важно отметить, что в Декрете указывалось на необходимость содержания таких подростков отдельно от взрослых преступников, чтобы они не втягивались в криминальную среду. Это включило в повестку дня организацию особых мест лишения свободы для несовершеннолетних. Декрет СНК 1920 года также обязывал комиссию при рассмотрении дел несовершеннолетних выяснять участие взрослых, вовлекавших подростков преступную деятельность, и передавать материалы на них в следственные органы. Принятие этого декрета потребовало внесения изменений в «Руководящие начала». В них, в частности, появилась ссылка на то, что к суду могут привлекаться только те совершившие преступления подростки старше 14 лет, в отношении которых исправление воспитательными средствами невозможно.

После образования СССР в 1922 году принимаются союзные УК, УКП и другие юридические акты, в которых подробно регламентируется ранее принятое базовое законодательство и развиваются вопросы, связанные с преступностью несовершеннолетних. Так, одобренный в 1922 году и измененный в 1924 году УК РСФСР подтвердил прежнею концепцию неприменения к подросткам до 14 лет уголовного преследования, а также указал на невозможность уголовного наказания и более старших подростков до 16 лет в случае, если их исправление возможно медико-педагогическими мерами. В том же случае, если дело все же передавалось в суд, он был обязан при вынесении приговора по делам несовершеннолетних учитывать их возраст и снижать срок наказания на половину 14−16-летним подросткам и на одну треть 16−18-летним, против высшего установленного статьёй предела. Декрет ВЦИК от 27 июля 1922 года внес беспрецедентное дополнение в УК РСФСР, прямо запрещавшее применять смертную казнь по отношении к лицам, не достигшим 18 лет, вне зависимости от тяжести совершенных деяний.

Благодаря принятому в 1922 году УК РСФСР у суда появилась возможность применения еще одной меры в отношении несовершеннолетних, не связанной с лишением свободы, а именно: передача на поруки родителям, родственникам либо другим лицам. После изменения ряда статей УК РСФСР Декретом ВЦИК и СНК от 11 августа 1924 года появилась возможность применения судом к несовершеннолетним условного осуждения.

В 1924 -е годы в УК были внесены дополнительные положения, смягчающие ответственность несовершеннолетних. К таковым относились нахождение несовершеннолетнего на попечении преступника или подчинение ему; беспомощность его в силу возраста. УК РСФСР 1924 года включал в себя статьи, направленные на защиту прав несовершеннолетнего от тлетворного влияния преступных родителей попечителей. Данные лица при ненадлежащем выполнении своих обязанностей могли быть лишены родительских прав.

В 1924 году были приняты Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик. Республикам представлялось право самим решать, исходя из своих национальных традиций и особенностей, с какого момента можно привлекать подростка к ответственности. К компетенции республик были отнесены и вопросы применения к несовершеннолетним мер судебно-исправительного характера.

Основные начала 1924 года отнесли к мерам медико-педагогического характера передачу несовершеннолетних на попечении родителей, родственников или других лиц и даже трудовых коллективов, а также их помещение в специальное исправительное заведение. Сам факт несовершеннолетия объявлялся смягчающим вину обстоятельством.

В принятых 30 сентября и 17 ноября 1924 годы циркулярах Народного комиссариата юстиции (НКЮ) РСФСР были подтверждены положения о необходимости раздельного содержания под стражей несовершеннолетних и взрослых нарушителей. Закон требовал обязательного участия в судебных делах несовершеннолетних адвоката, законных представителей, необходимость точного выяснения возраста подростков, а так же при вынесении приговора учета условий их жизни и воспитания.

С 1918 года начинает создаваться сеть спецучреждений, призванных заниматься исправлением и перевоспитанием беспризорников, трудных подростков и несовершеннолетних правонарушителей. Это были, во-первых, закрытые учреждения для детей, не совершивших пока серьезных преступлений, которые помещались туда по решению комиссии по несовершеннолетним. Эти учреждения различались названиями (колонии, детдома, институты социального воспитания, коммуны и др.), а также особенностями режима и контингента. Однако все они строились как учреждения интернатного типа со строгим педагогическим режимом и с сочетанием общего и профессионального обучения. Они были нацелены на воспитание и исправление трудных подростков, а так же на обеспечение их последующей социальной реабилитации и интеграции в общество. Нужно признать, что эти задачи в целом решались сравнительно успешно.

Во-вторых, организуются воспитательные учреждения закрытого типа для несовершеннолетних осужденных. Это были, главным образом, трудовые дома в городах и колонии в сельской местности, которые находились под охраной и сочетали воспитательные и принудительные меры воздействия.

В этот же период создаются и ведомственные трудокоммуны ОГПУ, о деятельности которых известно, в частности, А. С. Макаренко. В них, как правило, имелись подсобные хозяйства и производственные цеха. Они являлись учреждениями открытого типа с элементами самоуправления, и проживание и работа в них трудных подростков строились на началах сознательной дисциплины.

В 1921 году с целью улучшения координации усилий разных ведомств и общественности в решении «детских» проблем была создана Деткомиссия ВЦИК, просуществовала до 1936 года. Ее особый статус подчеркивался тем, что главой Деткомиссии был назначен «главный чекист» Ф. Е. Дзержинский. В том же 1921 году, в соответствии с декретом СНК от 23 сентября 1921 года, при комиссиях по несовершеннолетним были созданы органы детской социальной инспекции, в задачу которых входила борьба с детской безнадзорностью, нищенством, проституцией, спекуляцией, правонарушениями. Они же занимались профилактикой молодежной преступности, проводили работу с трудными подростками и их семьями. В этом же контексте следует рассматривать и создание в 1921 году приемников-распределителей, которые позволяли активизировать борьбу с беспризорностью и изымать подростков из-под влияния неблагополучной среды.

В 1920-е годы во много раз выросла региональная сеть комиссий по несовершеннолетним. С 1925 года в республиках, включая РСФСР, действовали Центральные комиссии по делам несовершеннолетних. В работе этих комиссий продолжал господствовать приоритет предупредительных и воспитательных мер над средствами уголовного наказания. Кроме того, применялся дифференцированный подход к несовершеннолетним правонарушителям в соответствии с характером и тяжестью содеянного, а также личностью провинившегося. За 1920-е годы комиссии накопили значительный опыт работы.

Были налажены статистика и отчетность по привлеченным к ответственности подросткам, велась аналитическая работа. Однако гуманные меры срабатывали не всегда, и у части подростков они вызывали чувство безнаказанности.

В 1927 году принимается новое Положение о Деткомиссии при ВЦИК. Оно расширяло ее состав и давало ей больше межведомственных координирующих функций и полномочий. В 1926 году было издано новое Положение о комиссиях по делам несовершеннолетних, по которому центр тяжести их работы начал все больше смещаться в сторону профилактики подростковой преступности и активного вовлечения ответственности в решение «детских проблем». В состав комиссии вводятся представители общественных организаций. Им вменяется обязанность обследования условий жизни неблагополучных подростков, а так же принятие неотложных мер по исправлению ситуации до рассмотрения дела. В соответствии с Положением от 1931 года, приоритетным направлением в работе комиссий становится профилактика, а рассмотрение конкретных дел отошло на второй план.

Выстраивание государством системы учреждений, нацеленных на решение «детских проблем», не могло не принести плоды. Особенно заметным в 1920-е годы были успехи в ликвидации беспризорности. По официальным данным число беспризорных и безнадзорных подростков, нуждающихся в социальной помощи, в 1921 году от 4 до 6 млн. Хотя к 1925 году это число сократилось почти вдвое, оно все ещё равнялось 2,5−4 млн. чел. Законодательство того времени предусматривало разные способы устройства беспризорного подростка: возвращение в семью, опека, патронат, помещение в детские дома.

Тем временем в 1920-е годы появились новые факторы, тормозящие решение детских проблем. В условиях нэпа и либерализации семейно-брачных отношений наметился рост проституции, наркомании, преступности, в том числе детской. В несколько раз увеличилось число разводов и, соответственно, матерей-одиночек и неблагополучных семей. В губерниях, не затронутых войной, в начале 1920-х годов были проведены выборочные обследования, которые показали, что 50% детей в возрасте от 8 до 10 лет воспитываются в неполных семьях. Урбанизация, массовое переселение деревенских жителей в города в период первых пятилеток тоже сопровождалась всплеском преступности, особенно хулиганства и воровства среди подростков.

Важно было изъять не только беспризорных, но и безнадзорных детей с улиц, а также организовать их досуг. По данным Наркомпроса, в 1925 году школу не посещали более половины детей школьного возраста. В результате РСФСР насчитывалось более 5 млн. неграмотных подростков. Но и в школах отсеивалось в процессе обучения до 50% детей, в результате чего после начальной школы продолжали учебу только 10−15% подростков.

Несовершеннолетние, которые в середине 1920-х годов начинали трудовую жизнь, составляли 18% зарегистрированных безработных. Отсутствие работы и средств к существованию толкали их в ряды криминала. Поэтому трудоустройство молодых безработных, бронирование рабочих мест для подростков, налаживание досуга несовершеннолетних (клубы по месту жительства, кружки и проч.), а также меры по всеобщему школьному образованию рассматривались государством как важные шаги по предупреждению детской преступности и безнадзорности.

К 1930-м годам наблюдается возврат от «революционных экспериментов» в сфере семейно-брачных отношений к «традиционным» ценностям и институту брака. Государство запрещает проведение абортов, принимает решение о помощи многодетным матерям, форсирует строительство сети детских дошкольных учреждений и проч. С 1930 года вводится всеобщее обязательное начальное образование, а в крупных городах — семилетнее. Школы, помимо своей образовательной функции, превращаются в основные воспитательные учреждения для детей и подростков. Одновременно принимаются меры по повышению дисциплины в школах. Вводятся характеристики на учащихся, как крайняя мера допускается исключение из школы. В период первых пятилеток наряду с обычными широкое распространение получают фабрично-заводские школы.
       
Второй этап. 1935−1961 годы

В середине 1930-х годов отношение к преступности несовершеннолетних и методы борьбы с ней, как и с преступностью в целом, претерпевают серьезные изменения. Закончился относительно «либеральный» период в истории советского законодательства. Было констатировано, что связи с завершением строительства социализма в СССР основные причины преступности несовершеннолетних, связанные с наследием царизма, в целом устранены, и пришла пора быстрейшей ликвидации самой преступности. «Мягкотелая» политика прежних лет была подвергнута критике, и маятник качнулся от профилактических и лечебно-воспитательных мероприятий в сторону принудительно-репрессивных мер воздействия в отношении оступившихся подростков.

В середине 1930-х годов была распущена Деткомиссия ВЦИК, а также сеть особых комиссий по несовершеннолетним в регионах. «Плохая работа комиссий воспитала у несовершеннолетних чувство безответственности, безнаказанности за свои поступки. Комиссии так продолжать свою работу не могут, они должны быть реорганизованы…» — говорилось в докладе Московской комиссии по делам несовершеннолетних в начале 1935 года. В докладе указывалось, что рецидив по делам, рассматриваемым комиссиями, достиг 35%. Их научные изыскания в области изучения статистики и профилактики преступности несовершеннолетних были квалифицированы как педологические извращения и прекращены.

Функции ликвидированных комиссий по несовершеннолетним, которые составляли единую систему, были «разнесены» по нескольким ведомствам. Это привело к утрате системности и усугубило проблемы профилактики правонарушений. Частично функции перешли к секциям по борьбе с детской безнадзорностью и беспризорностью при местных Советах. Однако секции имели сравнительно низкий статус и по сравнению с комиссиями, обладали меньшей компетенцией. В частности, секции не анализировали ситуацию с детской преступностью в регионе и не занимались систематически воспитательными мероприятиями с подростками. Кроме того, в органах просвещения были выведены должности инспекторов охраны детства. В милиции появились специализированные подразделения и должности работников по борьбе с преступностью несовершеннолетних. С 1925 года была введена специализация следователей, прокуроров, адвокатов, судей по делам несовершеннолетних.

Одновременно с условиями нарастания административно-командных тенденций усилилась ответственность родителей за воспитание детей. В том числе были введены административная ответственность родителей за детское озорство и хулиганство, а так же материальная ответственность за нанесенный ими ущерб. Закон предусматривал упрощение процедуры изъятия детей у нерадивых родителей и сообщение по месту их работы о фактах плохого воспитания детей. Приговоры по делам несовершеннолетних, не связанные с реальным лишением свободы, направлялись для принятия мер со стороны общественности, трудовых или учебных коллективов — в школы, на предприятия, в комсомольские организации. Стала более жесткой проверка поведения условно осужденных подростков. Правда, как и ранее, в 1930-е годы и после войны государство не оставляло без внимания социально-бытовую, культурно-образовательную и пропагандистскую составляющие профилактики правонарушений.

В середине 1930-х годов серьезные изменения были внесены в законодательство об уголовной ответственности несовершеннолетних. 7 апреля 1935 года появился знаменитый Закон «О мерах борьбы с преступностью несовершеннолетних», которых устанавливал уголовную ответственность с 12 летнего возраста не только за тяжкие насильственные преступления, но и за кражи. При этом было устранено прежнее положение (ст. 50 УК РСФСР) об обязательности смягчения наказаний для несовершеннолетних. Тем самым подростки были поставлены на одну доску со взрослыми закоренелыми преступниками. Указом Президиума В. С. СССР от 10 декабря 1940 года, несовершеннолетние привлекаются к уголовной ответственности с 14-летнего возраста. Таким образом, подростки стали осуждаться, начиная с 12 или с 14 лет, в зависимости от тяжести статьи. Это прямо противоречило гуманным принципам, заложенным в советском законодательстве о несовершеннолетних начала 1920-х годов.

Новая политика в отношении преступности несовершеннолетних находилась в русле общих тенденций сталинского периода. Преимущественное использование административно-принудительных мер помогло сравнительно быстро и успешно, путем «закручивания гаек» и мобилизации государственного аппарата, решить ряд проблем: например, к началу войны почти полностью покончить с детской беспризорностью, усадить за школьные парты практически всех детей, которые ранее не посещали школу. Однако в длительной перспективе это вело к противоречивым последствиям. Тревогу вызвало увеличение численности осужденных на реальные сроки подростков в возрасте 12−16 лет, многие из которых оказались в тюрьме за незначительные проступки (прежде всего, за мелкие кражи личного и колхозного имущества, в том числе по знаменитому Закону 1932 года «о семи колосках») и тем самым с малолетства втягивались в преступную среду. По статистике, в 1940 году из общего числа судимых несовершеннолетних 77% было осуждено именно за кражи, только 4% за хулиганство, а общая численность совершенных ими тяжких насильственных преступлений была незначительна.

Война усугубила проблемы детской преступности, тесно связанные с ростом безнадзорности и беспризорности, вызванные чрезвычайной ситуацией военного времени, гибелью родителей, массовой безотцовщиной и др. Однако с помощью государства и общественности ситуацию удалось взять под контроль. 23 января 1942 года СНК СССР принял постановление «Об устройстве детей, оставшихся без родителей». Были образованны комиссии по устройству детей, увеличено количество детдомов и приемников-распределителей, приняты меры по распространению практики патронирования детей населением, по розыску пропавших родителей и детей, устройству детей-сирот в учебные заведения и др.

В послевоенные годы государство и общественность немало делали для организации досуга детей, контроля за их поведением, борьбы с безнадзорностью и безотцовщиной. При фабричных и заводских, местных комитетах профсоюзов создавались комиссии по работе среди детей и подростков. При домоуправлениях действовали родительские комитеты, расширялся общественный актив детских комнат милиции и органов народного образования.

Общая беда, понимание того, что дети оказались жертвами войны и связанных с ней лишений, способствовали смягчению отношений к несовершеннолетним нарушителям как в обществе, так и в госструктурах. Ситуация чем-то напоминала ту, что имела место в условиях голода и разрухи начала 1920-х годов. Война способствовала ревизии заложенных в середине 1920-х годов принципов ужесточения наказаний в ущерб профилактическим и воспитательным мерам. Послевоенная следственная и судебная практика сложились таким образом, что зачастую подростки, совершившие малозначительные преступления, освобождались от уголовной ответственности и направлялись в учебно-воспитательные колонии НКВД учреждения закрытого типа с особым педагогическим режимом. Практиковалось более снисходительное отношение к совершившим незначительные проступки детдомовцам, лишившихся родителей в результате войны.

Важным моментом стало издание Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 17 февраля 1948 года «О применении Указов Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года в отношении несовершеннолетних». Оно предусматривало более мягкое отношение к подросткам и необходимость устанавливать причины и мотивы совершенных ими преступлений. В Постановлении 1948 года, в частности, разъяснялось, что мелкие кражи могут совершаться подростками не из корыстных побуждений, а из озорства, что должно соответствующим образом квалифицироваться. Пленум В. С. предложил шире применят условное осуждение подростков и прекращать уголовные дела по мелким кражам с обвинением несовершеннолетних в возрасте до 16 лет, с передачей этих детей на попечение родителей или опекунов. В результате в конце 1940-х годов — начале 1950-х годов доля осужденных на реальные сроки подростков 12−16 лет заметно сократилась по сравнению с концом 1930-х годов.

Заметную роль в ликвидации беспризорности и безнадзорности в военный и послевоенный периоды сыграли детские комнаты милиции (при органах транспортной милиции они появились одними из первых в 1943 году). С переходом страны на мирные рельсы они стали активнее заниматься воспитательной и профилактической деятельностью по месту жительства. К началу 1950-х годов в крупных городах и промышленных центрах СССР действовала целая сеть детских комнат милиции.

С целью повышения качества судопроизводства по делам несовершеннолетних, а также улучшения воспитательной и предупредительной работы среди подростков с 1943 по 1949 год в крупных городах и областных центрах действовали специализированные судебные участки народных судов, рассматривавшие дела в отношении несовершеннолетних. В 1954 году была восстановлена практика досрочного освобождения осужденных несовершеннолетних из мест лишения свободы. С 1956 года создается сеть школ-интернатов, в которых учились и воспитывались дети из «проблемных» и малообеспеченных семей. Для усиления контроля за детьми и подростками с 1960 года в школах появляются группы продленного дня. Параллельно с введением обязательного среднего образования разворачивается борьба со второгодничеством, а исключение из школы рассматривается как чрезвычайная мера. В условиях «десталинизации» было признано целесообразным ввернуться к гуманным принципам правосудия, заложенным в законодательстве начала 1920-х годов.

В 1957—1958 годах специальные комиссии по трудоустройству детей, оставшихся без родителей, были преобразованы в комиссии по устройству детей и подростков. Они помогали несовершеннолетним, оказавшимся без надзора или в сложных жизненных ситуациях, осуществляли контроль за деятельностью детских домов, приемников-распределителей, колоний; вели координацию деятельности различных органов и ведомств в области предупреждения детской преступности. Однако проблемы финансирования, четкой регламентации функций комиссий, отсутствие разграничений полномочий комиссий и других органов, занимавшихся борьбой с преступностью несовершеннолетних, не позволили добиться максимальной эффективности в работе комиссий.

Тем не менее, за послевоенное десятилетие удалось добиться заметного сокращения правонарушений среди несовершеннолетних. К концу 1950-х годов резко упала и доля малолеток, привлечённых к уголовной ответственности. Так, согласно официальной статистике, в 1958 году было осуждено в 4 раза меньше подростков до 18 лет, чем в 1946 году. Неуклонно снижалась и доля несовершеннолетних в общей массе осужденных. Если в 1946 году малолетки составляли 11,7% от всех получивших сроки, то в 1955 году только 5,6%. Здесь сказались три основных фактора: во-первых, отмеченное выше расширение практики замены уголовного наказания мерами воспитательного характера; во-вторых, демографические тенденции — уменьшение доли подростков в составе населения страны. В-третьих, успехи были впечатляющими из-за того, что отправной точкой, с которой производилось сравнение, было чрезвычайное военное и послевоенное время. Постепенно этот фактор переставал действовать. Именно это произошло к концу 1950-х годов руководство страны во главе с Н. С. Хрущёвым поставило задачу полного искоренения молодежной преступности и ликвидации, порождающих её, причин. В новой Программе КПСС (1961 год) главными средствами борьбы с преступностью были провозглашены не карательные меры, а рост материальной обеспеченности, культурного уровня и сознательности трудящихся, укрепление семьи, воспитательные и профилактические мероприятия.

Параллельно после соответствующих дискуссий среди ученых правоведов и практиков судопроизводства осуществлялась ревизия уголовного и уголовно-процессуального законодательства. В результате в 1958—1961 годах были приняты новые Основы уголовного законодательства СССР и союзных республик, а также республиканские УК и УПК. В них были повышен возраст привлечения подростков к уголовной ответственности, возвращена практика дифференцированного применения наказания к несовершеннолетним. Дальнейшее развитие получила нормы уголовного права, направленные на охрану интересов подростков. Появились комиссии по делам несовершеннолетних, прообраз которых, как говорилось выше, существовал уже в 1920-е годы. В целом с начала 1960-х годов был провозглашён и закреплен юридически отказ от политики репрессий в отношении несовершеннолетних в пользу профилактики преступности и мер воспитательного характера.

То, каким образом и насколько успешно велась борьба с молодежной преступностью в СССР в 1960—1980-е годы, является темой самостоятельного исследования. Очевидно, однако, что изучение истории данного вопроса в 1917—1961 годы имеет важное значение как для характеристики советской системы, так и для поиска наиболее действенных форм и методов борьбы с молодежной преступностью в условиях современной России, где разумный баланс между принуждением и воспитательными мерами в отношении несовершеннолетних нарушителей по-прежнему актуален.

* Научный руководитель — С. В. Журавлев, доктор исторических наук, профессор.

Библиография

1. Декрет СНК РСФСР от 14 января 1918 г. //Собрание узаконений. -1918. -No16.

2. О суде: декрет ВЦИК от 7 марта 1918 г // Собрание узаконений. — 1918. — No 26.

3. Руководящие начала по уголовному праву РСФСР // Собрание узаконений. — 1919. — No 66.

4. О делах несовершеннолетних, обвиняемых в общественно опасных действиях: декрет СНК РСФСР от 4 марта 1920 г // Собрание узаконений. — 1920. — No 13.

5. УК РСФСР 1922 г. // Собрание узаконений. — 1922. — No 15.

6. Декрет ВЦИК от 27 июля 1922 г. // Собрание узаконений. — 1922. — No 47.

7. УК РСФСР 1924 г. // Собрание узаконений. — 1924. — No 70.

8. Положение о Деткомиссии при ВЦИК // Собрание узаконений РСФСР. — 1927. — No 61.

9. Положение о Деткомиссии при ВЦИК // Собрание узаконений РСФСР. — 1931. — No 38.

10. О всеобщем обязательном начальном обучении: постановление ЦИК и СНК Союза ССР // История Советской̆ Конституции в документах. — М., 1957.

11. О ликвидации детской̆ безнадзорности и беспризорности: постановление СНК и ЦК ВКП (б) от 31 мая 1935 г.//СЗ СССР. — 1935. — No 32.

12. О мерах борьбы с преступностью несовершеннолетних. Закон СССР // СЗ СССР. — 1935. — No 19.

13. Об уголовной̆ ответственности несовершеннолетних: Указ Президиума Верховного Совета ССР от 31 мая 1941 г. //Ведомости В. С. СССР. — 1941. — No 25.

14. Об устройстве детей̆, оставшихся без родителей̆: постановление СНК СССР от 23 января 1942 г. // СП СССР. — 1942. — No 2.

15. Материалы ХХIII съезда КПСС. — М., 1966.

16. Герцензон А. А. Борьба с преступностью в РСФСР. — М., 1927.

17. Герцензон А. А., Смирнов Л. Н. Клеветнические измышления г-на Маураха // Советское государство и право. — 1961. — No4.

18. Куфаев В. И. Учреждения социально-правовой̆ охраны несовершеннолетних. — М., 1925.

19. Лунеев В. В. Преступность 20 века. Мировые, региональные и российские тенденции. — М.: ВолтерсКлувер, 2005.

20. Ленин В. И. Государство и революция. Полн. собр. соч. — М.: Изд-во политической литературы, 1974. Т. 33.

21. Миньковский Г. М. Основные этапы развития системы мер борьбы с преступностью несовершеннолетних // Вопросы борьбы с преступностью. — М.: Юрид, лит. 1967.

22. Педагогическая энциклопедия. — М. 1928. Т.2.

D.A. Krasnov THEMAINSTAGESOFFIGHTAGAINSTCRIMEOFMINORSINTHE USSR IN 1917−1960: HISTORICAL AND LEGAL ASPECT Annotation. In article the history of creation and a becoming of system of fight against teenage crime in the USSR from 1917 to 1960 stated. Keywords: minor, crime of minors, age of criminal prosecution, commission on affairs of minors, medico-pedagogical measures, measures of educational character, homelessness, neglect. Dmitry Anatolyevich Krasnov — the lawyer of the Moscow Bar No. 1, the competitor of Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration.

Д.А. Краснов Основные этапы борьбы с преступностью несовершеннолетних в СССР в 1917—1961 годах:
историко-правовой аспект // Россия и Мир, история и современность. Стр. 53−70.

Д.А. Краснов Основные этапы борьбы с преступностью несовершеннолетних в СССР в 1917—1960 гг.:
историко-правовой аспект // Ученые труды Российской Академии Адвокатуры и Нотариата. № 1 (28) 2013. Стр. 91−100.

от 16.12.2013

Наличие развитого законодательства о несостоятельности и банкротстве является насущной необходимостью для любого государства, в основе экономики которого лежит капиталистический способ производства, рыночные отношения. «В этих странах сформирована и применяется общая концепция о банкротстве, согласно которой деятельность предпринимателей рассматривается как полезная, желательная и общественно значимая. В целях достижения стабильности в экономических отношениях государство выстраивает свою индивидуальную экономическую стратегию, в которой немаловажную роль играет законодательство о банкротстве и об ответственности за преступления при банкротстве».

Вопрос изучения зарубежного опыта принципиально важен. Государства вынуждены решать схожие задачи, и сталкиваются в процессе своей деятельности, как правило, со схожими проблемами и препятствиями. Необходимо учитывать тот факт, что конкурсное право России развивалось вовсе не непрерывно, как в большинстве капиталистических стран, поступательно. Более чем семидесятилетний разрыв времен социалистического государства, когда конкурсное право было «аномалией», фактически мертвой отраслью законодательства способствовал тому, что исторический процесс развития правового регулирования институтов несостоятельности и банкротства был прерван. И когда правовое регулирование общественных отношений нормами конкурсного права вновь стало востребованным, то законодательство о несостоятельности и банкротстве во многом пришлось строить фактически с нуля. То же самое касается и вопросов уголовного права, вопросов ответственности за криминальные банкротства. В большинстве же зарубежных стран развитие конкурсного права в вопросах ответственности за неправомерные действия при банкротстве, криминальные банкротства шло непрерывно. Были выработаны достаточно эффективные решения, позволяющие надлежащим образом регулировать вопросы несостоятельности и неплатежеспособности, вопросы ответственности за злоупотребления в данной области. Таким образом, зарубежный опыт хорошее подспорье для совершенствования национального права. Анализ данной информации ценен и важен для нашего исследования, на его основе можно разработать предложения и рекомендации и для российских законодателей. Однако не менее важно рассмотреть и опыт правового регулирования вопросов несостоятельности и банкротства стран «ближнего зарубежья», бывших республик СССР. Так или иначе, имея одинаковое с нашей страной правовое прошлое, перед ними стояли и стоят сходные с Россией цели, задачи и проблемы, которые необходимо разрешить, в том числе и в вопросах несостоятельности и банкротства, в вопросах ответственности за криминальные банкротства.

К настоящему времени во всех странах участниках СНГ была так или иначе проведена реформа национального уголовного права. Советские правовые системы были так или иначе перестроены на новый лад, в соответствие с требованиями времени, прежде всего, требованиями рыночной экономической модели. В каких-то странах изменения были сделаны глубже и более объемно, в каких-то менее. Однако законодательство, в том числе и уголовное, во всех странах-участниках со времен СССР претерпело достаточно значительные изменения. В том числе появились нормы, устанавливающие ответственность за отдельные злоупотребления, связанные с вопросами о несостоятельности и банкротстве.

На уровне СНГ вопросу преступлений, связанных с банкротствами и несостоятельностью уделяется немалое внимание. Необходимо заметить, что 17 февраля 1996 года на заседании Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ в целях унификации уголовного законодательства стран содружества был принят так называемый Модельный уголовный кодекс. Так вот, глава двадцать девять данного кодифицированного акта «Преступления против порядка осуществления предпринимательской и иной экономической деятельности» устанавливает уголовную ответственность за такие деяния, как неправомерные действия при банкротстве, злостное банкротство и фиктивное банкротство.

Уголовное законодательство Украины в части ответственности за криминальные банкротства имеет достаточно много общих моментов с российским законодательством. С начала обозначим основные решения. Прежде всего, на Украине не криминализовано такое деяние как преднамеренное банкротство, которое с точки зрения российского уголовного права, несомненно, преступно. Совершенно удивителен тот факт, что, несмотря на ее очевидность, украинские законодатели не увидели высокой общественной опасности в преднамеренном банкротстве, и не посчитали нужным преследовать его уголовным законом. Подобная прочная позиция законодателей сделала ремесло «рейдерства» на Украине не просто сверхпрбыльным, но и при надлежащей подготовке вполне безопасным от уголовно-правовых санкций со стороны государства. Вторым отличием от российского законодательства будет украинский подход к проблеме ответственности за «фиктивное банкротство». Так вот, согласно статье 156−3 У. К. Украины под данным термином следует понимать «заведомо не правдивое заявление гражданина — учредителя или владельца субъекта предпринимательской деятельности, а также должностного лица субъекта предпринимательской деятельности о финансовой несостоятельности выполнения требований со стороны кредиторов и обязательств перед бюджетом». Так вот, украинский законодатель оценивает состав преступления, закрепленный в данной норме, как формальный. Скажем, состав преступления «фиктивное банкротство», ответственность за которое закреплена в статье 197 УКРФ, является материальным. Таким образом, согласно украинскому уголовному праву «фиктивное банкротство» будет считаться законченным преступным деянием вне зависимости от факта наступления опасных последствий — причинения вреда кредитору, и карается данное «деяние штрафом от трехсот до пятисот минимальных размеров заработной платы с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до пяти лет».

Третьим отличием украинского законодательства об ответственности за криминальные банкротства будет правовая норма, закрепленная в статье 156−2 «Укрывательство банкротства». В российском же уголовном законодательстве подобной правовой конструкции нет. Согласно статье 156−2 У. К. Украины под «укрывательством банкротства» понимается «преднамеренное укрывательство гражданином — учредителем или владельцем субъекта предпринимательской деятельности, а также должностным лицом субъекта предпринимательской деятельности своей стойкой финансовой несостоятельности путем представления недостоверных сведений, если это причинило большой материальный вред кредитору». Наказание за данное преступление установлено следующее — лишение свободы на срок до двух лет, штраф до трехсот минимальных размеров заработной платы, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью сроком до пяти лет.

Уголовное законодательство республики Беларусь, как государства участника СНГ имеет много общего с аналогичным законодательством России и вышеупомянутой Украины. Криминализованы почти все деяния связанные с банкротством, наказуемые по российскому уголовному законодательству. Однако имеются, что вполне естественно, и отличия. Норма права, устанавливающая ответственность за неправомерные действия при банкротстве отсутствует. Что в принципе логично в условиях достаточно серьезного контроля над предпринимательской деятельностью со стороны государства в данной республике. Таким образом, белорусский законодатель не посчитал данное деяние настолько общественно опасным, чтобы преследовать его силами уголовного права.

С другой стороны, в Республике Беларусь, как и на Украине, действует норма уголовного права, предусматривающая ответственность за «сокрытие банкротства», которой посвящена статья 239 УКРБ. Согласно ей сокрытие «своей экономической несостоятельности путем представления сведений, не соответствующих действительности, подделки документов, искажения бухгалтерской отчетности или иным образом, повлекшее причинение ущерба кредиторам в крупном размере», совершенное «индивидуальным предпринимателем или должностным лицом юридического лица, являющимися несостоятельными должниками» — уголовно наказуемо. Предусмотренная за подобное деяние санкция предполагает наказание в виде штрафа, или лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, а также арест на срок до шести месяцев, или ограничение свободы на срок до трех лет, или лишение свободы на тот же срок. Следует отметить тот факт, что правовая норма, предусматривающая ответственность за сокрытие факта банкротства действует еще и в Республике Узбекистан — статья 181 УКУ «сокрытие банкротства». Также в белорусском уголовном законодательстве предусмотрена ответственность, согласно статье 238 УК за «Ложное банкротство», аналогично российскому пониманию фиктивного банкротства. Так вот, согласно белорусскому праву под ложным банкротством следует понимать представление предпринимателем или должностным лицом хозяйствующего субъекта заведомо ложных документов с целью объявления субъекта хозяйствования экономически несостоятельным или банкротом. Наказывается, согласно статье 240 УК и преднамеренное банкротство.

Уголовное законодательство республики Казахстан подразумевает уголовную ответственность за ложное банкротство. Согласно статье 165−2 уголовного кодекса данного государства под заведомо ложным банкротством понимается «заведомо ложное объявление предпринимателем об экономической невозможности исполнения обязательств перед кредиторами, совершенное из корыстных побуждений». Санкцией за данное деяние согласно уголовному закону республики Казахстан является лишение свободы сроком до трех лет или исправительные работы с максимальным сроком два года.

В принципе проведенное нами изучение законодательства об ответственности за криминальные банкротства может быть полезно для более комплексного исследования, в рамках диссертации или монографии, посвященной проблеме ответственности за преступления, связанные с несостоятельностью и банкротствами.

© Д. А. Краснов Ответственность за преступления, связанные с несостоятельностью и банкротством, по законодательству ряда стран СНГ // Право:
теория и практика. № 7 (96) июль 2007. Стр. 54−57.

от 12.07.2013

Ученые труды Российской Академии адвокатуры и нотариата. No2 (13) 2009

Д.А. КРАСНОВ

АННОТАЦИЯ. В статье на основе анализа истории развития принципов организации и деятельности судебной власти в мировой практике, международных документов рассматривается формирование международных стандартов правосудия в современном мире.

Ключевые слова: международное право, международные нормы, международные обязательства, универсальность принципов, независимость судей, недопустимость дискриминации, личный иммунитет судей.

Потребность людей в защите своей личности и свободном распоряжении собственностью возникла задолго до того, как складывающиеся правила поведения стали закрепляться сначала в обычаях, а затем и в праве. Поэтому судебная функция формировалась в человеческом обществе на протяжении практически всей истории его цивилизованного развития. Судебное разрешение споров — одна из древнейших и необходимых форм реализации властных прерогатив в любом сколько-нибудь организованном обществе.

Виднейшие умы прошлого и настоящего посвятили свои труды суду как власти и как механизму защиты человека в различных исторических общностях. Концепция Ш. Монтескье о самостоятельной и независимой судебной власти (действующей отдельно от законодательной и исполнительной) наполнилась реальным содержанием после того, как была подтверждена в декларациях буржуазных политических деятелей, а затем включена в конституционные документы времен Французской буржуазной революции XVIII в. В этих документах были определены прерогативы судебной власти, требующие конституционного закрепления.

В трудах Монтескье выделены три основные принципа организации и деятельности судебной власти в демократическом обществе: народное начало, независимость от политики и профессионализм [1]. Пожалуй, эти принципы организации и деятельности суда как особой ветви государственной власти можно назвать прообразом стандартов в области правосудия, воспринятых позднее многими прогрессивными государствами мирового сообщества.

Безусловно, человечеству потребовалось пройти немало испытаний, прежде чем удалось в законодательной форме закрепить названные принципы в правосудии. Это было сделано путем учреждения суда присяжных сначала в Англии, затем в США и Франции. Первенство, безусловно, принадлежало Англии, где были приняты акты, ограничивавшие королевскую власть в пользу баронов (Великая хартия вольностей 1215 г.) и гарантировавшие права личности на неприкосновенность и судебную защиту (Билль о правах 1689 г.).

На основе Билля о правах в англосаксонском судопроизводстве были провозглашены принципы устности, гласности и состязательности процесса, реализация которых в полной мере достигалась в суде присяжных. Такие особенности судебной власти, как самостоятельность, непредвзятость, объективность и чувство справедливости, напрямую связаны с двумя вышеотмеченными условиями — участием народного элемента в отправлении правосудия и освобождением суда от политического давления.

Формирование и развитие в каждой государственной системе такого института, который был бы способен защитить общество, каждого человека от неправомерных действий государства и ограничить само государство как властную машину в его деятельности — важнейшая гуманистическая идея цивилизационного развития человечества.

Как известно, международное право, как система действующих норм получило развитие в современном правовом пространстве сравнительно недавно. Лишь ХХ в. с его природными, научно- техническими и гуманистическими открытиями, и потрясениями принес понимание необходимости сближения различных правовых систем, универсализации правового регулирования многих сфер жизни человеческого общества.

На современном этапе цивилизационного развития значение международного права возрастает, что было подтверждено современными государствами на Саммите тысячелетия и получило отражение в Декларации тысячелетия ООН 2000 г., где выражена решимость государств «повышать уважение к верховенству права в международных и внутренних делах» [2].

В середине ХХ века основные принципы правосудия получили международно-правовое признание и закрепление. Едва ли не самым первым международным актом, в котором реализовалась идея формирования международных стандартов в области правосудия, можно назвать Всеобщую декларацию прав человека, принятую Организацией Объединенных Наций в 1948 г. [3].

В этом международном акте была предпринята попытка сформулировать универсальные для всех государств принципы правосудия. В текст данного международно-правового акта были включены положения, провозгласившие равенство всех перед законом (ст. 7); право каждого на эффективную судебную защиту, осуществляемую компетентным, созданным на основе закона судом, или право доступа к правосудию (ст. 8); право на беспристрастный и гласный публичный суд (ст. 10), а также иные положения, содержащие дополнительные гарантии прав человека в сфере защиты прав в суде и иных правоохранительных органах (презумпция неприкосновенности личности и имущества, невозможность поворота действия закона или правило обратной силы закона - ст.9 и 11) др.

Вышеотмеченные универсальные принципы правосудия были развиты и дополнены положениями Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г. [4] (ст. 6, 9,10, 14−16 и некоторые другие). В них, в частности, были определены основные параметры должного правосудия. В частности, в национальной правовой системе должен быть обеспечен доступ не к суду вообще, а к независимому и беспристрастному суду. К естественным правам в сфере правосудия отнесены права человека на защиту, на адвоката, на пересмотр судебного решения и т. п. В этих актах впервые встречаются нормы о праве на правовую защиту для жертв нарушений международных норм в области прав человека, что выглядит вполне логичным завершением построения международных норм о правах человека.

Такие требования зафиксированы в ст. 8 Всеобщей декларации прав человека, ст. 2 Международного пакта о гражданских и политических правах, а также в ст. 6 Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации [5], ст. 14 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания [6], ст. 39 Конвенции о правах ребенка [7]. Право на юридическую защиту для жертв нарушений гуманитарного права содержится в ст. 3 Гаагской конвенции о законах и обычаях ведения воины на суше, ст. 91 Дополнительного протокола 1977 года к Женевским конвенциям 1949 года о защите жертв международных вооруженных конфликтов [8], а также ст. 68 и 75 Римского статута Международного уголовного суда.

Основные принципы и подходы к выработке стандартов для организации и деятельности национальных систем правосудия, их органов и к статусу лиц, наделенных правом осуществлять правосудие, получили дальнейшее развитие и совершенствование в более поздних международных документах, к которым прежде всего следует отнести целый ряд актов, принятых ОБСЕ (ранее — СБСЕ).

Важнейший в этом ряду итоговый документ Венской встречи 1989 г. установил принципы универсальности правосудия и необходимости уведомления о решении судебной инстанцией, рассматривавшей жалобу гражданина по его делу, с обязательным указанием мотивов такого решения (ст. 13). Идеи справедливого суда нашли свое отражение в Документе Копенгагенского совещания Конференции по человеческому измерению ОБСЕ 1990 г. (п. 5.5. 5.10−5.21).

Правосудие и требования к нему в вышеназванных международно-правовых актах рассматривались наряду с другими проблемами, требующими международного регулирования. Однако, исходя из особой значимости задачи создания в каждом государстве эффективной и гуманной судебной системы, международное сообщество приняло целый ряд специальных актов, представляющих собой международно-правовую базу для национального конституционного законодательства, регулирующего организацию и деятельность судебной власти.

Специальный международный акт «Основные принципы, касающиеся независимости судебных органов», принятый в 1985 г. в Милане VII Конгрессом ООН, по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями можно назвать одним из первых среди такого рода документов. Зафиксированные в нем принципы были одобрены резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 29 ноября 1985 года [9]. Данным документом определены требования, адресованные как к самому государству, устанавливающему судебную систему, и к его органам власти, вступающим во взаимодействие с судами, так и непосредственно к самим судам и к судьям как носителям судебной власти.

Важнейшим достижением международного права, полагаю, явился ряд требований, обращенных, государству, к числу которых были отнесены:

• недопустимость неправомерного и несанкционированного вмешательства в процесс правосудия со стороны других органов и лиц;
• исключительно судебный пересмотр решений любого суда;
• гарантируемая государством независимость судебных органов, в том числе путем закрепления данного принципа в конституции или законах страны;
• обязанность государственных и других учреждений уважать и соблюдать независимость судебных органов и другие принципы.

Сами же судебные органы должны строить свою деятельность на основе таких принципов, как:

• независимость судебных органов как право и одновременно требование обеспечения справедливого ведения судебного разбирательства и соблюдения прав сторон;
• свобода судей в организации ассоциаций и других профессиональных организаций; вступление в них для защиты своих интересов, совершенствования профессиональной подготовки и сохранения своей судейской независимости;
• высокие моральные качества и способности, а также соответствующая подготовка и квалификация в области права лиц, отобранных на судейские должности;
• недопустимость дискриминации при подборе судей (требование гражданства страны не является дискриминационным);
• гарантирование законом срока полномочий судей, их независимости и безопасности, соответствующего вознаграждения, предоставление надлежащих условий службы, выхода на пенсию и других необходимых социальных мер их защиты;
• личный иммунитет судей от судебного преследования за финансовый ущерб, причинённый при осуществлении правосудия (если такой ущерб не причинен в результате злоупотребления властью, что должно быть доказано в специальном порядке);
• безотлагательное и беспристрастное рассмотрение обвинения или жалобы в ходе выполнения судьей своих судебных и профессиональных обязанностей;
• временное отстранение от должности или увольнение судей только по причине их неспособности выполнять свои обязанности или поведения, не соответствующего занимаемой должности;
• вынесение решения о дисциплинарном наказании, отстранение от должности или увольнение на основании независимой проверки.

Как видно из данного перечня, основы правосудия и организации судебных органов представляются весьма сложной и важной системой в международном праве. Перечисленные принципы в определенной мере конкретизируются и дополняются другим специализированным международно-правовым актом «Основные принципы, касающиеся независимости судебных органов», принятым ЭКОСОС (Экономический Социальный Совет) в 1990 г.

Значительный вклад в содержание принципов правосудия вносят различные региональные отделения международных сообществ и региональные международные организации. Международные нормы, принимаемые на региональном уровне, затрагивают проблемы определения критериев должного правосудия, выработки необходимых требований к органам и политике государств по отношению к судебной власти, а также иные вопросы, находящиеся под пристальным вниманием региональных международных органов. Для России и других стран европейского континента особое значение имеют нормы, получающие закрепление в европейских региональных международных документах.

Полагаю, важную роль при формировании и функционировании национальной судебной системы играет учет нормативных актов Совета Европы, и, в частности, Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, практики применения ее норм и положений в форме актов Комиссии по правам человека (действовавшей до 1998 года) и Европейского Суда по правам человека. Требования, устанавливаемые к национальному правосудию в этих актах, довольно подробны и получают постоянное развитие в виде современных правовых требований, формулируемых в результате рассмотрения Европейским Судом конкретных дел, в том числе и по жалобам на действия в сфере правосудия.

К примеру, положения ст. 6 Конвенции о праве на справедливое судебное разбирательство, гарантирующей каждому право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона, получили широкое и глубокое толкование в решениях Европейского Суда по правам человека. Из них выведены положения о необходимости обеспечения равного, прямого, беспрепятственного доступа к правосудию, об определении критериев разумности срока рассмотрения дел, о допустимых ограничениях принципа публичности судебных процедур и многие другие.

Вышеназванные европейские акты имеют нормативное, общеобязательное значение для правовых систем государств-членов Совета Европы. Невыполнение тех или иных условий и требований, установленных международными документами данной организации, влечет за собой ответственность, выражающуюся в политических, правовых и материальных санкциях в случаях обращения граждан и организаций с исками против собственного государства.

Другие акты регионального уровня также содержат нормы, касающиеся положения судебных органов. Так, Американская конвенция о правах человека также уделила внимание вопросу о равном праве на судебную защиту для каждого. В ст. 25 говорится, что «каждый человек имеет право на простое и быстрое обращение или любое другое эффективное обращение в компетентный суд для защиты от действий, которые нарушают его основные права, признанные конституцией или законодательством государства или настоящей Конвенцией…». Государства-участники конвенции обязуются, говорится во втором параграфе той же ст. 25, «а) обеспечить, чтобы право на правовую защиту для любого лица, требующего такой защиты, устанавливалось компетентной властью, предусмотренной правовой системой государства; b) расширять возможности применения средств судебной защиты; с) обеспечить применение компетентными властями средств правовой защиты, когда они предоставляются».

В названном региональном международно-правовом акте закрепляется право на справедливый суд в следующей формулировке: «Каждый человек имеет право на слушание его дела с надлежащими гарантиями и в течение разумного периода времени в компетентном, независимом и беспристрастном суде, заранее созванном по закону в обоснование любого обвинения уголовного характера, выдвинутого против него или для определения его прав или обязательств гражданского, трудового, финансового или любого иного характера. Каждый обвиняемый в тяжком преступлении имеет право считаться невиновным до тех пор, пока виновность его не будет доказана согласно закону».

В ходе разбирательства каждый имеет право, как минимум, на следующие гарантии на основе полного равенства: «а) право обвиняемого на бесплатную помощь переводчика, если он не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на этом языке; b) предварительное подробное уведомление обвиняемого о выдвинутых против него обвинениях; с) достаточное время и возможности для подготовки своей защиты; d) право обвиняемого защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника, а также свободно и конфиденциально сноситься со своим защитником; е) неотъемлемое право на помощь со стороны защитника, предоставляемого государством с оплатой или безвозмездно, в зависимости от внутреннего законодательства, если обвиняемый не защищает себя лично или не нанимает своего собственного защитника в течение периода времени, установленного законом; f) право защиты допрашивать свидетелей в суде и добиваться вызова в суд в качестве свидетелей экспертов или иных лиц, которые могут пролить свет на имеющиеся факты; g) право не быть принуждаемым к даче показаний против самого себя или к признанию себя виновным; и h) право обращаться в вышестоящую судебную инстанцию». Судебное разбирательство является публичным, за исключением тех случаев, когда иное требуется в интересах правосудия.

Подробный региональный акт для африканского континента, который именуется Африканской хартией прав человека и народов, был принят в 1981 г. и содержит в ст. 7 следующие положения:

«Каждый человек имеет право на рассмотрение его дела. К этому относится следующее: a) право обращаться в компетентные национальные органы по поводу действий, нарушающих его основные права, которые признаются и гарантируются действующими конвенциями, законами, постановлениями и обычаями; b) право считаться невиновным до тех пор, пока его виновность не будет установлена компетентным судом; c) право на защиту, включая право выбора защитника; d) право на рассмотрение дела в разумные сроки беспристрастным судом… Никто не может быть осужден за какое-либо деяние или бездействие, которое вовремя его совершения не составляло преступления, наказуемого по закону. Не может налагаться наказание за правонарушение, не предусмотренное в законодательстве в момент его совершения. Наказание персонально и может быть наложено только на правонарушителя».

В итоге длительного развития и формирования общей системы, международные стандарты в сфере правосудия сложились в две основные категории:

• принципы организации и деятельности судебной власти в государственной системе как органа власти;
• принципы судопроизводства, составляющие основу правил и процедур, устанавливаемых для рассмотрения конкретных дел этими органами судебной власти.

В первую из названных категорий входят принципы самостоятельности и независимости органов судебной власти, недопустимости вмешательства в судебную деятельность органов исполнительной и законодательной власти, надзорных органов, не входящих в судебную систему. Сюда же необходимо отнести и более детально сформулированные принципы, включенные в вышеприведённый нами текст документа под названием «Основные принципы, касающиеся независимости судебных органов» 1985 года (недопустимость дискриминации при подборе судей, гарантирование законом срока полномочий судей, их независимости и безопасности, соответствующего вознаграждения, предоставление надлежащих условий службы, выхода на пенсию и других необходимых социальных мер их защиты; свобода судей в организации ассоциаций и других профессиональных организаций; вступление в них для защиты своих интересов, совершенствования профессиональной подготовки и сохранения своей судейской независимости; личный иммунитет судей от судебного преследования за финансовый ущерб и т. п.).

Ко второй категории принципов относятся: равенство всех перед законом; право каждого на эффективную судебную защиту, осуществляемую компетентным, созданным на основе закона судом, или право на доступ к правосудию; право на беспристрастный и гласный публичный суд, а также иные положения, содержащие дополнительные гарантии прав человека в сфере защиты их прав в суде и иных правоохранительных органах (презумпция неприкосновенности личности и ее имущества, недопустимость повторного осуждения за одно и то же преступление, невозможность поворота действия закона или правило обратной силы закона) и др.

В этой части международное сообщество озаботилось созданием для граждан возможностей защитить свои права в судебном порядке.

В числе международно-правовых актов, содержащих прямое обязательство государств совершенствовать меры по защите прав человека через развитие и укрепление самостоятельности и независимости судебных органов, находятся Основные принципы и руководящие положения, касающиеся права на юридическую защиту и возмещение ущерба для жертв грубых нарушений международных норм в области прав человека и серьезных нарушений международного гуманитарного права. Этот акт был принят Экономическим и Социальным Советом в июле 2005 г. на основе резолюции 2005/35 Комиссии по правам человека от 19 апреля того же года.

Основным положением, содержащимся в этом акте, является обязательство «уважать, обеспечивать уважение и осуществлять международные нормы в области прав человека и международного гуманитарного права». Оно следует из международных договоров, обычаев международного права и регулирует процесс соблюдения обоих групп актов национального законодательства. Последнее должно соответствовать международно-правовым обязательствам, взятым на себя государством.

Это может быть сделано путем:

• включения международных норм в области прав человека и норм гуманитарного права в национальное законодательство или в правовую систему;
• принятия законодательных мер и процессуальных норм, обеспечивающих «эффективный и незамедлительный доступ к правосудию».

Дмитрий Анатольевич Краснов — адвокат Московской коллегии адвокатов No 1, соискатель Российской Академии адвокатуры и нотариата (Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.).

Ученые труды Российской Академии адвокатуры и нотариата. No2 (13) 2009

D.A. Krasnov

- применения эффективных быстрых и надлежащих средств правовой защиты. Общий уровень защиты жертв в национальной правовой системе должен быть не ниже уровня, предусмотренного международными обязательствами.

[1] Монтескье Ш. О. духе законов: Избранные произведения. — М.: 1955. — С. 78.

[2] Resolutions and Decisions Adopted by the General Assembly during its 55th Session. Vol. I. UN. — 2001. — P. 5.

[3] Международное публичное право. Сборник документов. Т.1. — М.: 1996.

[4] Ведомости В. С. СССР. — 1976, No 17. — Ст. 291.

[5] Международные акты о правах человека. Сборник документов. — М.: 2000. — С.138−148.

[6] Там же. — С.226−237.

[7] Там же. — С.306−323.

[8] Там же. — С.468−486.

[9] Международно-правовая защита Прав и свобод человека: Сборник документов. — М.: 1990. — С.342−329.

THE FORMATION OF INTERNATIONAL STANDARDS OF JUSTICE IN THE MO- DERN WORLD

Annotation. The article, based on an analysis of the history of the development of the organization and activities of the judiciary in the world, international instruments, is considered the formation of international standards of justice in the modern world.

Keywords: international law, international norms and international obligations, the principles of universality, independence of the judiciary, non-discrimination, the personal immunity of judges.

Д.А. Краснов Формирование международных стандартов правосудия в современном мире // Ученые труды Российской Академии Адвокатуры и Нотариата. № 2 2009. Стр. 79−85.